Текущая реальность всегда весьма сложна в отражении. По причине шизофренической природы настоящего. Если с прошлым и будущим картина более или менее ясная: прошлое – факт свершившийся (дело лишь в оценке), будущее видится не иначе как в двух плоскостях – рай или ад. Последнее чаще. Вопрос лишь в точке зрения на то, что грядет, преимущественно этих точек опять же две – правильная и ошибочная. Вторая обусловлена такими дефектами зрения, как близорукость и дальтонизм. Настоящее же – это, как правило, попытки, не редко милитаристского характера, избежать не радующую перспективу. А так как одни любят пряники, а другие варение, то и рецептура нектара у них разная. Таким образом, настоящее – это всегда поле брани, огражденное по периметру эшафотами (порой не символическими), куда вежливо, или не очень, просят пройти менее удачливого противника. Здесь важно, чтобы лобное место не пустовало. Поэтому, если в реально действующих оппонентах наблюдается дефицит, то на эту роль назначаются потенциальные, то есть всякие недальновидные дальтоники. Приглашенные на казнь имеют обыкновение не сдаваться и предрекать узурпировавшим эшафот в скором будущем судебный процесс (преимущественно Нюрнбергский) и Трибунал. Собственно, при определенном ракурсе вопрос власти сводится к праву судить и приводить в исполнение. К закону как таковому это имеет слабое отношение, не говоря уже об истине. И здесь, наконец, важно уяснить народную мудрость, которая глаголет про суму и про тюрьму, и, даже задаваясь далеко не риторическим вопросом «А судьи кто?», быть готовым занять место на скамье подсудимых. В таком неуютном положении и оказываются зрители спектакля «Трибунал».  На протяжении двух часов поклонникам Мельпомены нет-нет, да и напоминали – это не важно, что вы пришли сюда отдохнуть, приобщиться, честно купив билет, то бишь заплатив свои кровные за предвкушаемое удовольствие, одно неосторожное движение и ваш статус легко поменяется – из наблюдателя, очевидца вы превратитесь в свидетеля, а если повезет, то в подсудимого, или даже в осужденного, ну или его родственника. И это важный момент – вы сами, по собственной воле платите за свое будущее, не суть, что в перспективе оно вам виделось иным.

Вкратце события разворачивались так. Зрители проходят в довольно мрачное, обшарпанное полуподвальное помещение и занимают места, согласно указанным в билете. Это не мягкие кресла, а деревянные скамьи, разве что не из зала суда. И привычно ждут начала представления, наблюдая за людьми туда-сюда, снующими по сцене (условно сцене, поскольку как таковое ее нет), вроде как, совершающими последние приготовления к представлению. Процесс этот затягивается, пока, наконец, один из зрителей не начинает возмущаться. И даже не возмущаться, а просто интересоваться – когда же, собственно? Человек в мантии судьи недоумевает – «Да как же мы можем без вас начинать? Мы же трибунал. Нам нужен подсудимый». После чего  приглашает нетерпеливого товарища присоединиться к артистам и занять место на скамье подсудимых, словом призывает к ответу за ненадлежащее поведение, реплики клеветнического содержания, порочащие все что только можно, ну и далее – за неоказание уважения к суду, сопротивление людям при исполнении, нанесении им физического и морального ущерба и т.д. и т.п. По ходу в свидетели призываются жена незадачливого зрителя, его сослуживцы, сидящие в зале… выясняется его подноготная, вплоть до интимных подробностей – все это получает искаженную интерпретацию. В общем, ничего нового. Как не нова и сатирическая пьеса-притча Войновича, написанная еще в советские времена. В современном же ее прочтении на сцене театра «Кураж» она не прозрачно отсылает к сегодняшним реалиям, в частности судебным процессам последних лет, свидетелями которых мы все являемся. В общем, если есть трибунал, подсудимый найдется всегда. Все персонажи узнаваемы – и судьи, и подсудимый, вдруг без собственного на то желания, зачисленный в лагерь оппозиции, и стражи порядка, и хипующий бард, и священник, состоящий на службе не только у Бога, и даже зрители в зале – отсылающие к «народ безмолвствует» или «дружные аплодисменты». На протяжении всего спектакля мы не можем не вспоминать Кафку, в частности, «Процесс» и «В исправительной колонии». Но в финале сюжет совершает неожиданный кульбит – наступает, так сказать Судный день. Вот только суд вершит подсудимый Подоплеков, открыв все конфорки на кухонной плите, которая подобно чеховскому ружью на протяжении всего спектакля нелепо торчала рядом с судейским столом (равно как и рояль, который, конечно же в кустах – актеры периодически исполняли концертные номера, тем самым, фигурально выражаясь, нагнетали еще больше ада и одновременно превращали этот театр абсурда в мюзикл). На этой ноте – шипение газа – спектакль завершается. В общем, гипотетически «все умерли», даже те, кто на это не рассчитывал (пассивные зрители, как оказалось игравшие молчаливые роли). Включая и, следуя логике распространения газа, и сам Подоплеков. И здесь, конечно, всплывают в памяти и «Говорит Москва!» Юлия Даниэля, и Ланцелот, превращающийся в Дракона, еще более страшного, чем «побежденная» им «рептилия»…

На премьере в зале сидели видные представители оппозиции. Думается, что и на прочих спектаклях таковые (вольные или невольные) будут среди зрителей. И вот этот эпилог переводит спектакль из разряда междусобойчика, чего-то абсолютно маргинального, к более универсальному прочтению. К самой этой страсти людей выносить приговоры, вершить суд, искать и, что важно, находить врагов и назначать виновных, со всеми вытекающими последствиями. И все это не понарошки

Подоплеков (Ларисе). Ну вот видишь, я тебе говорил, что это спектакль. А товарищ играет роль как бы председателя трибунала. (Председателю.) И что? И вы, очевидно, собираетесь как бы кого-то судить?

Председатель. Что значит «как бы»? Придумали эту дурацкую вставку «как бы» и суют куда ни попадя. Сегодня как бы хорошая погода, а вчера как бы шел дождь, а это как бы трибунал и как бы кого-то как бы будут как бы судить. Да не «как бы», а просто трибунал и просто будем судить. Без всяких «как бы».