Дмитрий Налбандян как никто другой явственно отразил в своем творчестве особенности советского мировоззрения и потому был официально признан и востребован, его называли придворным художником, «первой кистью Политбюро».

В мастерской бывали видные представители политической и военной элиты, ему заказывали портреты крупные зарубежные деятели.

Но и сегодня творчество Налбандяна, при всем различии его оценок, интересно не только как отражение художественных вкусов прошедшей эпохи. В новом социокультурном контексте искусство сталинского времени, искусство социалистического реализма и еще шире — ценности советской эпохи продолжают вызывать не только исторические, но и актуальные дискуссии. На выставке зрителей встречала картина «Торжественный прием в Кремле 24 мая 1945 г.» (1947). Подобных приемов было много, но художник запечатлел особенный: этот прием проходил в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца в честь Великой Победы. Картина создана по всем правилам парадной живописи: по мраморной лестнице, устланной красным бархатистым ковром, в сверкающем свете люстр спускаются улыбающиеся члены политбюро во главе с И.В. Сталиным: Молотов, Калинин, Ворошилов, Каганович, Андреев, Микоян, Жданов, Хрущев, Маленков, Шверник, Булганин, маршалы Буденный, Василевский, Конев и другие. По замыслу художника картина должна создавать ощущение праздника и торжественности. Большая страна, выигравшая войну, утверждала свое величие. Многих зрителей в этом произведении привлекало не столько изображение пафоса Победы, сколько радость узнавания. Слышались реплики: «А это кто? Молотов? Очень похож», «А вон тот в третьем ряду, наверное, Хрущев», «А где здесь Берия?». А Берия, который действительно присутствовал на приеме, в 1946 году был расстрелян как «враг народа», и поэтому на картине его нет. Известно, что Налбандян в зависимости от политической ситуации «записывал» портреты своих героев. Так случилось и с другим произведением — «Для счастья народа (Заседание Политбюро ЦК ВКП(б)». Картина известна в двух редакциях — 1949 и 1953 годов). В первом варианте она экспонировалась на Всесоюзной художественной выставке. В редакции 1953 года с полотна исчез Берия, сидящий справа от Сталина. Налбандян так же поступил и с картиной «Сталин, Ворошилов и Киров на Беломорско-Балтийском канале» (1937). Она первоначально называлась «Сталин, Ворошилов, Киров и Ягода на Беломорско-Балтийском канале», но после ареста Ягоды его изображение пришлось убрать. Художника эти ситуации нисколько не смущали, он говорил о них как о естественных фактах.

Другое полотно, привлекавшее внимание, — «Встреча Хрущева с представителями творческой интеллигенции» (1957). В архиве музея-мастерской есть любопытная групповая фотография с текстом на обороте: «В этот день я находился на даче на Николиной Горе, купался в Москве-реке. Вдруг мне кричат, что за мной приехали и необхо-димо срочно уехать. Я узнал, что надо ехать к Хрущеву. Быстро оделся и взял, как всегда, свою папку для рисунков. Приехал с опозданием, но меня очень тепло встретил Н.С. Хрущев». Фотография перекликается с картиной, на которой в центре изображен Хрущев в окружении писателей и артистов. В тот день приглашенные собрались на загородной подмосковной даче. Среди гостей были К. Федин, Е. Фурцева,

А. Микоян, К. Ворошилов, В. Панова, М. Суслов и другие. В экспозицию вошли также графические портреты Сталина, Ворошилова, Хрущева, Брежнева. Сохранились любопытные записи автора о Ворошилове. Дмитрий Аркадьевич заканчивал картину «Торжественный прием в Кремле» и пригласил на просмотр Ворошилова. После длительного ожидания из секретариата Ворошилова сообщили, когда он приедет смотреть картину. «В назначенное время, — пишет художник, — я услышал, что двери лифта хлопнули, и я выскочил из мастерской встречать высоких гостей. Когда все уселись, показал картину. Примерно минут пять было молчание, и я подумал, что, наверное, сейчас Ворошилов будет ругать меня. Но, к большому моему удивлению, Ворошилов сказал «здорово», сделал ряд существенных замечаний. Я за время просмотра усиленно наблюдал за Климентом Ефремовичем... и высказал пожелание написать маленький этюд с натуры, он с удовольствием согласился, и мы договорились о дне и часе, когда начнем сеанс. Договорились, что я поеду к нему на дачу… Было начало осени, ехали по очень красивым местам и приехали на очень хорошую зимнюю дачу, кругом много цветов. Я вошел в гостиную. Тут было развешано много картин, я узнал картины А. Герасимова, Авилова. После завтрака я приступил к работе. Климент Ефремович сел на диван, я устроился в кресле с подрамником вместо мольберта и начал его писать. Меня еще раз удивила его живая, кипучая энергия, все время он говорил об искусстве, причем так, что любой критик мог бы позавидовать… Эскиз оказался удачным. Было решено, что Ворошилов приедет ко мне позировать для серьезного портрета. Он приехал, привез большой сверток. Оказалось, что он привез перцовку. Я был страшно растерян, но вспомнил, что за обедом у Ворошилова похвалил перцовку, вот он и привез целую корзину».

Вспоминается также рассказ Дмитрия Аркадьевича о том, как он писал портрет «вождя всех народов» с натуры. В этом ему помог начальник сталинской охраны Власик. «Времени у Иосифа Виссарионовича было мало. И мне на все про все дали сорок минут. Пришлось поторапливаться. Но позировал Сталин спокойно, терпеливо. Разговаривал со мной во время сеанса. Я потом с этого наброска картин десять сделал». Этот этюд 1945 года, написанный маслом поясной портрет, помог, в частности, в создании известного парадного портрета Сталина в маршальской форме, для которого Власик приносил художнику сапоги и китель Сталина, которые «позировали» отдельно от хозяина.

Существует рассказ Шостаковича о его встрече со Сталиным, где он упоминает Налбандяна. «Сталин очень придирчиво относился к своим изображениям. Есть замечательная восточная притча. Некий хан велел привести к себе художника, чтоб сделал его портрет. Но загвоздка была в том, что хан был хромой. И кривой на один глаз. Художник его таким и изобразил. И немедленно был казнен. Хан: “Не надо мне, понимаешь, клеветников”. Привели второго художника. Он решил, что будет умным. И изобразил хана "Орлиные очи и обе ножки одинаковые". Второго художника тоже немедленно казнили. Хан: “Не надо мне, понимаешь, лакировщиков”. Самым мудрым, как и полагается в притче, оказался третий художник. Он изобразил хана на охоте. На картине хан стрелял по оленю из лука. Кривой глаз был прищурен. Хромая нога была поставлена на камень. Этот художник получил премию». И далее: «Сталин хотел быть высоким. Ручки чтоб были одинаковые. Всех перехитрил художник Налбандян. На его картине Сталин, сложив руки где-то в районе живота, идет прямо на зрителя. Ракурс взят снизу. При таком ракурсе даже лилипут покажется великаном. Сталин остался очень доволен…»

Налбандян присутствовал практически на всех партийных форумах, к 80 годам побывал на десяти партсъездах. Множество блокнотов и альбомов хранят память об этих событиях.

О том, как начиналась творческая жизнь Налбандяна, писали много, но он всегда особо обращал внимание на первые годы жизни в Москве, когда, окончив Тбилисскую академию художеств, приехал в 1931 году в столицу.

Мастерской не было, он работал художником-мультипликатором в Межрабпомфильме на Потылихе, сотрудничал с журналом «Крокодил», занимался оформительскими работами при Моссовете. Знаменитый график Д.С. Моор, познакомившись с Налбандяном и узнав, что ему негде работать, предложил свою мастерскую на Масловке. По нездоровью Дмитрию Стахиевичу трудно было туда ездить, он работал в основном дома. «Его отзывчивость ошеломила меня, — рассказывал Налбандян. — Счастье не знало границ. Теперь можно писать картины!» Рядом находилась мастерская А. Дейнеки, дружеские отношения с которым сохранились на долгие годы.

Налбандян часто вспоминал о своей поездке в Абрамцево на дачу к И.Э. Грабарю, когда ему посчастливилось наблюдать, как работает большой мастер, как он грунтует холст, готовит краски для работы. Здесь у прославленного мастера бывали и писали этюды В. Серов, Врубель, Репин, и это сообщало происходящему особый смысл. Небольшой этюд маэстро сделал за полтора часа, повторяя, что лучше писать натуру в один сеанс, ибо важно уловить в природе неповторимый момент. Налбандян запомнил советы знаменитого художника и пользовался ими в своей практике.

Когда в 1931 году Налбандян вступал в МОСХ, рекомендации ему давали И. Грабарь, А. Дейнека, П. Радимов.

Удачному творческому старту способствовали знакомства художника с представителями партийной элиты. Налбандян рассказывал, как однажды скульптор C.Д. Меркуров спросил его, где он живет. «В «Метрополе», — ответил я. «Как так? Завтра же приходите ко мне в мастерскую». Я пришел, и мы пошли в приемную к М.И. Калинину. Калинин вспоминал то время, когда он работал в Тбилиси в железнодорожных мастерских, а я за это время сделал более 20 набросков Михаила Ивановича, которые ему очень понравились». Это было в 1938 году.

Налбандян также вспоминал, как Серго Орджоникидзе, узнав, что сын его погибшего друга находится в Москве, пригласил его в Кремль, где он в то время жил. У него в гостях оказались С.М. Киров, К.Е. Ворошилов, Е.М. Ярославский и другие. «Товарищ Серго расспрашивал о житье-бытье. Пили чай. Я отвечал на его вопросы, а сам все время рисовал. Сделал наброски присутствовавших. Хороший набросок получился с Кирова, который вскоре пригласил меня в Ленинград, где я писал портреты рабочих Путиловского завода».

Возвращаясь к выставке, надо сказать, мастерство этого художника, судя по книге отзывов, и сегодня вызывает живые чувства. «Какой великолепный художник, какая великолепная выставка… А какие радостные, одухотворенные лица». «Художник очень талантливый: прекрасны не только портреты, но и пейзажи, и натюрморты».

Налбандян вошел в историю, конечно же, не своими пейзажами и натюрмортами, здесь у него нет открытий. Знаменитым его сделали большие исторические полотна с портретами вождей. О художнике до сих пор ходят легенды, цитируют его колоритные фразы типа «я работаю в области вождя». А он считал себя летописцем эпохи, успешно выполнял заказ и гордился этим, а в свободное время делал то, что ему хотелось. А когда упрекали, что часто в Кремль ходит, он говорил: «А если бы тебя позвали, ты бы не пошел?» Он прожил долгую и, в сущности, счастливую жизнь. «Я художник, я отображаю то, что вижу». И действительно, его портреты и многофигурные композиции — пример добротной профессиональной живописи и в то же время документы, отразившие дух эпохи, и еще одно напоминание о водоразделе между идеологией и жизнью.

ДИ №1/2012