ДИ. Вы родом из группы «Радек». Именно из этого сообщества молодых людей начался ваш путь в искусство. Максим Каракулов в статье «Radek Community — в поисках своей мечты» писал, что идея группы у вас выкристаллизовалась в ходе эпатажного проекта Авдея Тер-Оганьяна «Школа современного искусства», в котором вы согласились участвовать просто ради веселья, потому что дружили и хотели проводить время вместе. А до этого никто из вас и не думал заниматься современным искусством.

Валерий Чтак. Это так. Когда я познакомился с Авдеем, мне было шестнадцать лет. Но я пришел чуть позже остальных. Моим крещением стало участие в мае 1998 года в строительстве «Баррикады» на Большой Никитской. Мы соорудили ее из пустых картонных коробок, строительного мусора, картин современных художников, автодорожных заграждений и скотча. И в результате перекрыли движение. Не перестаю удивляться, ведь это же совсем недавно происходило: можно было возвести баррикаду рядом с Кремлем. Приехал наряд милиции. Посмотрели. «Кто у вас тут главный?» Они решили ограничиться арестом зачинщиков. Меня, как и всех остальных будущих «радеков», к Авдею привел его сын Давид, с которым мы учились в одном классе. Перед этим он мне рассказывал об их акции «Вон из искусства!», во время которой они ниспровергали художников — того же Авдея Тер-Оганьяна, Осмоловского, Звездочетова, Шульгина, критиков, галеристов, то есть обвиняли их в продажности, вторичности, просто обзывали по-всякому. Мне это казалось круто, хотя на тот момент я понятия не имел, кто такие эти люди.

ДИ. То есть до Давида вы современным искусством даже не интересовались?

Валерий Чтак. Нет. Но у меня своя семейная история была, абстракционистская. Моя бабушка рисовала в студии Белютина «Новая реальность». Мой дедушка, хотя и не был профессиональным художником, любил рисовать. В частности, он делал копии «обнаженок» Модильяни. Кроме того, мой прадед — архитектор Николай Львович Шевяков. Он реставрировал дом Пашкова и «Метрополь». Интересно в этом году получилось — одновременно прошли две выставки: в Ветлуге — моего прадеда и деда, в Москве — моя. Короче, если абстракция и Модильяни для меня не были проблемой, то к этим хулиганским перформансам надо было, конечно, прийти. Но я очень быстро включился, прямо с ходу.

ДИ. Если Авдей Тер-Оганьян дал «радекам» импульс, то Анатолий Осмоловский помог интегрироваться в московскую арт-среду: пригласил вас участвовать в своем художественно-политическом проекте «Против всех партий» и, кроме того, способствовал вашему просвещению, организовав теоретические семинары.

Валерий Чтак. Он же тоже был молодой. И ему было интересно, так же как мне сейчас интересно дать молодым мастер-класс, и рассказывать так, чтобы у людей глаза горели. Я не утверждаю, что у Осмоловского все происходило именно так, но мне кажется, я его понимаю. У него имелись какие-то идеи, он хотел соединить искусство и философию, причем самую передовую — Делез, Фуко. Читаешь их — ни хрена не понимаешь. «… проблема автоматизированных систем не в том, что они автоматизированы, а в том, что они автоматизированы не до конца». Непонятно, но так интересно. Так вот, Осмоловскому надо было куда-то все это выплеснуть. Ему требовалась аудитория. Вот он и придумал семинары.

ДИ. Но Осмоловский ведь социально и политически ориентирован. Вас, юных созданий, это тоже интересовало?

Валерий Чтак. Конечно. Меня очень интересовала левая эстетика. При этом я ведь был еще и католиком. Ходил три раза в неделю в церковь.

ДИ. И как это в вас соединялось?

Валерий Чтак. В итоге, конечно, одно другое вытеснило. Но сначала я сменил христианство на иудейство. Потом пришел к агностицизму. А сейчас скорее атеист, вернее игностик. Верующий говорит: Бог есть, атеист: Бога нет, агностик: я не знаю, игностик: я не понимаю вопрос, не готов этой темы вообще касаться. Хотя мне нравится думать, что если Бог есть, то он левый, что он анархо-индивидуалист, что он говорит: делай все, что тебе нравится, пока это не нарушает границ другого. Моя вселенная — это мое сознание. Мне нравится то, что происходит сейчас в современной анархической мысли, так называемая постлевая анархия. То есть анархия без левой социальной стратификации, что трудно назвать политическим убеждением. Я бы это описал как «балансирующие на грани своих свобод и чужих границ».

ДИ. Какую из акций «Радека» считаете наиболее удачной?

Валерий Чтак. «Скотч пати». Мы назвали себя скотчерами и заявили, что, кроме любви к заматыванию в скотч, нас ничто больше не объединяет. Мы бегали в толпе людей и сматывали их друг с другом разноцветной липкой лентой. Так мы манифестировали коллективность и приобщали людей к новому сообществу. Это была идея Макса Каракулова. Его всегда интересовала социальная динамика, как объединить людей, что их вообще объединяет. И нам это все нравилось.

ДИ. Но потом «Радек» распался. И вы стали работать самостоятельно.

Валерий Чтак. Вообще я всегда хотел быть писателем. И писал. В принципе неплохие рассказы. Как-то перечитывал свой дневник, в нем все время звучит главная мысль, что я писатель. Но при этом я делал какие-то смешные картинки, но не краской. А вообще как ролевая модель меня очень интересовал Жан-Мишель Баския. И вот однажды я начал сходить с ума, то есть болел очень долго и не выходил из дома. У меня были краски, которые мне дал Давид — черная и белая. И я начал рисовать. Это были какие-то болезненные вещи. Надписи, буквы, слова…

ДИ. Может, в этом есть какая-то связь с тем, что вы хотели быть писателем?

Валерий Чтак. Да, возможно. Катя Деготь написала обо мне в каталоге, типа то, что я делаю, литература. Я не то чтобы с этим не согласен, но я так никогда не думал. Мне просто нравятся картинки со словами. Без слов было бы не то, текст визуально держит изображение. Это графически оправданно.

ДИ. То есть для вас это просто пластический образ?

Валерий Чтак. Абсолютно.

ДИ. Вас можно интерпретировать с позиций и структурализма, и постструктурализма, и постмодернизма. А вы сами с какой традицией себя связываете?

Валерий Чтак. Нет ничего более тоскливого, чем объяснения художника типа «меня всегда интересовало мое поколение, и я исследую…» Ничего я не исследую. Мне просто нравится писать слова. Например, у Магритта — «Это не трубка». Красивая графика.

ДИ. У Магритта в этом заложена определенная концепция.

Валерий Чтак. Да. Но я никакого высказывания не делаю. В этом провокация. Типа «не смотри на образы, прочти». И не пойми. Не надо ничего понимать, потому что ты ничего понять не можешь. И опять же это просто круто. А без текста не круто.

ДИ. А почему не на русском языке?

Валерий Чтак. Потому что, если писать на русском, это уже будет попахивать концептуализмом. Русской метафизикой. И чтобы этого избежать, я использую латиницу. Она красива. Я довольно долго писал на английском языке, но потом переключился на итальянский, венгерский, сербский... В этом есть драйв.

ДИ. Вы не слишком вписываетесь в новую генерацию молодых художников, которых называют «новыми серьезными» или «новыми скучными».

Валерий Чтак. Я начинал, когда мне было шестнадцать, сейчас мне уже почти тридцать лет, а я все молодой художник. Но это же много. Я согласен с формулировкой Вали Дьяконова «новые скучные». Эти молодые, очень серьезные, социально ориентированные художники патологически скучны. Они идут в суды, снимают там и выставляют фотографии. Но мне это неинтересно. Эти люди почему-то считают, что они что-то могут изменить своими фотографиями, но не меняют и при этом сохраняют очень серьезный вид. И есть люди, которые их в этом поддерживают и берут на выставки.

ДИ. Но есть и те, которые абстракцией занимаются.

Валерий Чтак. Это вы о тусе Стаса Шурипы — Аня Титова и прочие? Да, это очень тонкая, проработанная вещь, если мы о Титовой. Но там нет драйва. И я уже это видел. Кто-то мне скажет: твои работы я тоже видел. Согласен. Но, может, это и самоуверенно звучит, в них есть драйв. А в тех работах его нет. А мне нужен драйв. ОК, пускай будет, кому-то нравится, кто-то дает на это деньги, кто-то покупает, но я не готов об этом рассуждать как о чем-то новом. И я неслучайно говорю, не «это уже было», а «я это уже видел». Ведь можно же сделать так, чтобы я это уже видел, но меня это удивило. А там про многие работы я могу сказать, что я это уже видел и мне это еще тогда не понравилось.

ДИ. Но есть же кто-то из молодых, кто близок вам по духу?

Валерий Чтак. ЕлиКука, Алекс Булдаков, Роман Сакин.

ДИ. Вы хорошо вписываетесь в последний проект Дмитрия Гутова «Россия для всех». Вы русский художник, но демонстративно называете себя евреем.

Валерий Чтак. Я не только еврей, но и удмурт. А еще во мне течет польская кровь, татарская. Что же касается проекта Гутова, то он меня не включает, не вписывает. И вообще, я считаю, что этот проект — абсолютный провал. Что обидно, ведь Гутов — один из мощнейших наших мозгов, и я его очень люблю. Мне кажется, что этот проект мог бы быть более провокационным. Его следовало назвать «Россия для русских». И дальше: Белла Ахмадулина — русская, Муслим Магомаев — русский и т.д. В нашей стране нет этноса, образующего государство, но есть язык, образующий государство — русский. И это гораздо мощнее, чем национальность. И в этом была классность Советского Союза. И в мире все наши национальности — грузины, татары, евреи воспринимались как русские.

ДИ. Да, но вы же сами не называете себя русским, а говорите, что удмурт и еврей.

Валерий Чтак. Я пытаюсь это делать относительно агрессивно. Агрессии можно противопоставить только агрессию. На самом деле я говорю на русском языке, и я, конечно же, русский. Как и Белла Ахмадулина. Она что, татарская поэтесса? Она русская поэтесса. И выставку надо было назвать «Россия для русских». Чтобы мы с вами, получив пригласительный, ахнули: как? А придя на выставку, поняли, что их всех включают. И меня включают. А здесь меня не включают… Куда подевалось это желание художников. Зритель заходит на выставку, а его, фигурально выражаясь, сковородкой по голове, чтобы он: А-а!

ДИ. Так вы чувствуете себя русским художником?

Валерий Чтак. Я отвечу на это комплиментом, который мне сделали на выставке, которую провели в Лондоне французы. Там галерист по моему поводу сказал: «Вы меня обманываете. Во-первых, это делал не один художник, а группа художников. А во-вторых, это не русский художник».

ДИ. И вам это нравится, что вас не идентифицируют с русским художником?

Валерий Чтак. Да, нравится. Потому что мне не нравится импорт брутальной России.

ДИ. Для вас было неожиданностью приглашение в основной проект Московской биеннале?

Валерий Чтак. Да. Но произошло то, что и должно было произойти. Я с самой первой биеннале думал: ну почему меня не приглашают? Разве я не самый крутой? Так каждый художник думает. Но сам свое резюме не посылал. Так же и сейчас. Но в этот раз мне пришло письмо, что Петер Вайбель приглашает меня поучаствовать. И это было прекрасно — вот оно! А дальше начались проблемы, потому что мне дали гораздо меньшее пространство, потом не построили пандус, а потом вообще попросили галерею профинансировать мой проект. Но, как мы знаем, у Алины Гуткиной было еще больше проблем, так что не буду прибедняться. Вообще, конечно, дурацкая биеннале.

ДИ. Что так?

Валерий Чтак. Любая биеннале сильна своей самой сильной работой и слаба самой слабой. Там есть несколько сильных работ, которые держат выставку. Но есть… Особенно та, с нефтью и бурлаками. Художник, видите ли, критикует. Прости, а сколько бензина потратили, чтобы твою работу привезти? Тебе оплатили перелет из каких денег? Что за лицемерие? Надо было тогда сказать: нет, на бурлаках отвезите. Тогда было бы круто. А так критикуешь и тут же берешь деньги. Меня по-настоящему бесит левое искусство. Именно левое-левое, которое при этом выставляется в галереях. Что за двуличие? Ты хочешь создать профсоюз, чтобы как-то контролировать галереи. Но это же частный человек говорит: «вот у меня есть место, мы повесим картины, продадим их и поделим выручку пятьдесят на пятьдесят. Идет?». Ты принимаешь условия, а потом кричишь: меня обманули, и мы хотим создать профсоюз. Это все равно, что сесть в автобус, оплатить проезд, а потом кричать: дорого! Не езди на автобусе. Нет, пешком не круто, не нравится. Тогда плати. Или реши проблему каким-то образом, критикуя ее со стороны. Не надо изнутри критиковать. Потому что не происходит субверсивных вещей. Происходит: Маркс, Маркс, Маркс, классовая борьба!

ДИ. У вас что-то изменилось после биеннале?

Валерий Чтак. Нулевая отдача. И вообще групповые выставки — это ерунда. Групповая выставка — это всегда кураторская выставка. Практически никто никогда не говорит, что на ней был великолепный проект такого-то художника. Все говорят: Вайбель, или Деготь, или кто-то там еще выставил то-то и то-то, прекрасная концепция или хреновая концепция. Поэтому ждать какой-то отдачи от групповой выставки глупо. Я с этой иллюзией расстался давно. Когда-то я думал, что выставляешься, и у тебя тут же появляются какие-то покупатели. Но это все фигня. Никогда ничего такого не было. К тому же все реагируют на имена. Вот ты молодой, молодой, молодой, и ты выставляешься и выставляешься, и никому ты там не нужен, всех интересуют звезды. А там же была масса других проектов, прекрасных вещей. Но на них никакой реакции. И ты к этому привыкаешь и отдачи уже не ждешь. Сейчас еще люди стали ходить на выставки, просто обычные люди. И я же не какая-то суперважная птица, и у меня вряд ли получится сделать проект, чтобы все сказали: вот самый лучший проект биеннале и по возвращении домой написали об этом у себя в блоге.

ДИ. Только что было «я самый крутой». Валерий Чтак. Одно дело мое самоощущение, когда касается профессиональной среды. Но есть же еще, как это у Делеза, инъекция смотрительности. Художников много, событий много, и для рядовых зрителей искусство не самая важная вещь в жизни. В моей жизни это самое важное, потому что я этим занимаюсь. А для остальных людей — «Что будем делать завтра? Во, биеннале! Сходим на биеннале. После этого в классное кафе». Вот что людей интересует — классное кафе, где можно классно пообщаться. И после этого «я, наконец, поняла, что Максим — личность интересная, и, возможно, выйду за него замуж». А не «я увидела работу про нефть и поняла, что нефть — это плохо». Людей интересует жизнь, а не все это. Меня это интересует, поэтому я этим занимаюсь, это моя жизнь. Но если бы вы мне задали вопрос, какой совет можете дать молодым художникам…

ДИ. Будем считать, что задала.

Валерий Чтак. Я бы им сказал: то, что ты делаешь, не нужно никому. И не нужно никого убеждать, что ты что-то исследуешь, просто делай. Пусть другие говорят, что ты что-то исследуешь. Можно сказать, что я счастливый художник, ведь я что-то делаю, а мне говорят: это литературный авангард двадцатых годов, ты оттуда. А я и не знал. А другие, приходя в мастерскую, говорят: это же семантическое отношение к месту! Надо же. Мне просто нужно было это помещение, и я элементарно зафигачил все картоном, какими-то коробками и написал. Я хотел всегда одного — заниматься тем, чем занимаюсь, и зарабатывать этим себе на жизнь.

ДИ. Получается?

Валерий Чтак. Да. Хотя порой приходится выживать. И еще всегда хотел, чтобы это кому-нибудь было еще и нужно. Но я не хочу никого убеждать, что я что-то там исследую. Могу рассказать, почему сербский, а не английский, почему такие странные фразы. Но я не исследую, просто что-то делаю и показываю другим, и пусть интерпретируют.

ДИ. Ваша последняя выставка в галерее «Paperworks» называлась «Только правда». Следуя логике только что сказанного, правда о вас у каждого будет своя… Вы допускаете любые интерпретации?

Валерий Чтак. Абсолютно.

ДИ №1/2012