Если Морфей — это «тот, кто формирует сны», соответственно Метаморфей — то, что стоит за или над морфеем или отсылает к тому, из чего он, собственно, формирует сны. Впрочем, здесь приставку «мета-» можно интерпретировать в значении и «через», и «после», и «о себе». Однако в любом случае предмет разговора — сновидения. Но не сновидения вообще, а конкретные — Юрия Альберта, не так давно выпустившего книгу «Что я видел», в которой методично, с указанием дат, он пересказал сюжеты об искусстве, художественных событиях, художниках, снившиеся ему в течение десяти лет, с 1996 по 2007 год. Сон — известный источник вдохновения. Первое, что вспоминают — это, конечно же, приснившуюся Менделееву таблицу химических элементов. Однако дары морфея одной таблицей не исчерпываются. Нильс Бор именно во сне увидел структуру атома, георг иоганн мендель — законы наследственности, александр Флеминг открыл пенициллин, август кекуле, после того как ему приснилась кусающая себя за хвост змея, додумался до кольцеобразной формы молекулы бензола (так что его призыв к коллегам «Джентльмены, давайте учиться видеть сны!» можно расценивать как профессиональный совет), Элиасу Хоу именно благодаря сну пришла идея устройства иглы для швейной машинки, над созданием которой он работал до этого многие годы. А Альберт Эйнштейн в конце жизни утверждал, что всю его научную карьеру можно рассматривать, как размышление над сном, увиденным когда-то в детстве (якобы он ехал на санях, которые разгонялись все быстрее и быстрее, пока не достигли скорости света, и тогда звезды начали искажаться, превращаясь в удивительные узоры). Не отставали от ученых и писатели. Вольтеру во сне пришел в голову вариант одной из сцен «Генриады». Уильям Берроуз, автор «Голого завтрака» и «Стоянки на мертвых дорогах», признавался: «Изрядная доля материала приходит из снов. Многое — просто их непосредственная запись, разумеется, несколько расширенная». Этого же рецепта придерживался и Роберт Льюис Стивенсон. Ложась спать, он настраивал себя на то, чтобы в сновидениях к нему пришли «Захватывающие истории», которые можно было бы включить в будущие произведения. Именно таким путем он написал свой знаменитый научно-фантастический роман «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда». Ну а уж какое значение придавали сну сюрреалисты, рассматривавшие сновидение как окно в подсознательное, и напоминать не стоит. Так, Луис Бунюэль в своей книге «Мой последний вздох» писал: «Именно безумная любовь к снам, удовольствие, ими порождаемое, без какой-либо попытки осмыслить содержание, и объясняет мое сближение с сюрреалистами», и еще: «Если бы мне сказали: “тебе остается жить двадцать лет. Чем бы ты заполнил двадцать четыре часа каждого оставшегося тебе жить дня? Я бы ответил: «Дайте мне два часа активной жизни и двадцать два часа для снов при условии, что я смогу их потом вспомнить“».

Юрий Альберт не все сны вспоминал, поэтому в своей книге под некоторыми датами стоит честное — «забыл». Для сравнения. Один из героев романа Иэна Бэнкса «Мост» Джон Орр, дабы вспомнить, кто он есть, рассказывает своему психоаналитику сны. Но только не реальные, а выдуманные, поскольку реальные ему кажутся слишком банальными и сумбурными. Так вот, Юрий Альберт записывает именно реальные сны, причем без разбору, какими бы незначительными и неинтересными они ни казались, не пытаясь интерпретировать, домысливать, эмоционально приукрашивать. Этакая документалистская фиксация «небывалых комбинаций бывалых ощущений». Впрочем, небывалых комбинаций в снах Альберта почти нет. Все, что ему снилось, вполне могло происходить в реальности. И здесь интересно, к чему эти записи можно отнести. К литературе?

В  известной степени. Литература постфактум потока бессознательного, мимикрирующего в сознательное. Впрочем, сам Альберт определяет это как «что-то между литературой и художественным проектом. Как художественный проект этот текст слишком длинен, слишком рассчитан именно на чтение и совершенно не приспособлен к показу на обычной выставке. Для литературы же он слишком скучен, слишком ªдокументаленª и интересен только для упомянутых в тексте лиц». Однако, как выяснилось, текст этот все же оказался представим на обычной выставке. В форме инсталляции. Причем решенной таким образом, что каждый пришедший в галерею невольно становился персонажем очередного сна. Итак, вдоль стены тринадцать освещенных кабинок, делающих выставочное пространство похожим на переговорный пункт. На застекленных дверях даты — 26.01.03, 15.01.02, 21.03.01 и т.д. В каждой кабинке на полочке телефон времен 1970-х. Приученный к интерактивности посетитель поднимает трубку и слышит голос художника, рассказывающего «позвонившему» сон согласно указанной на двери дате: «Сегодня видел длинный интересный сон, из которого запомнил только половину. Я звонил в Москву, пытаясь найти Лену Селину и, кажется, еще Куприну, и никак не мог дозвониться. Наконец один раз я набрал номер без кода России и Москвы, и, к моему удивлению, мне ответил женский голос по-русски. Но когда я стал спрашивать Селину, мне ответили: ªмолодой человек, вы знаете куда звоните? Это милиция, определение личностиª. Потом я все-таки дозвонился до галереи, и мне сказали, что Селиной сегодня больше не будет, но ее можно вечером застать в ЦСИ…». Или: «Приснилось какое-то биеннале или фестиваль. Помню, как в компании авангардных композиторов. Это был проект одного из них. Было много знакомых, но запомнил я только Чепикова и Дубосарского. В этом сне они были приятелями». Слушает это все человек и рассматривает иллюстрации к снам, выполненные в а-ля академическом стиле Виктором Скерсисом. Рисунки прикреплены к планшетам, обтянутым обоями для детской комнаты — с какими-то забавными лягушатами. Совершенно абсурдное сочетание эксклюзива и тиражности. Утонченности и аляповатости. Высокого и профанного. Сущая нелепица. И одновременно с тем часто встречающаяся вещь. Звучащая в унисон снам Альберта. И  тут же вторым фоном вспоминается признание сновидца: «я мечтал заниматься настоящим искусством. А получается только современное». На противоположной от кабинок стене еще один привет настоящему искусству — заснувшая «Олимпия» Мане. Слева от нее в углу реально спящий на кровати Юрий Альберт (говорили, что он специально принял снотворное, чтобы спать по-настоящему). И вот он спит, а мы все вроде как персонажи его снов. Вот прошел Злотников: «Сегодня встретил во сне Юрия Злотникова. Он сказал мне, что сейчас изучает витражи кельнского собора. Потом Злотников стал нам рассказывать, что Шагал (или Сутин) был такой бедный, что жил у кого-то в туалете…» (19.05.05). Никита Алексеев о чем-то беседует с Ирой Кулик: «Сегодня во сне встретил на какой-то выставке Никиту Алексеева и говорил с ним о сатире в художественной критике» (02.01.06). Лев Рубинштейн: «сегодня снились какие-то путешествия на кораблях и лодках в компании знакомых, среди которых, кажется, был Лева Рубинштейн» (11.02.02). Людей много, снов тоже. Правда, некоторые из нас снятся Альберту впервые.

Итак, Юрий Альберт видит сны, Виктор Скерсис их рисует, а Андрей Филиппов это все инсталлирует. Такая вот матрешка получается. Ах да, в центре зала на уровне головы ведро с водой, на котором небрежно написано название выставки. К ведру прилагается тряпка — намек на то, что сны можно стереть. Гипотетически воду можно выплеснуть на художника, и он проснется… но никто этого не делает. И правда — зачем? Ведь так приятно чувствовать себя частью произведения искусства. Если, конечно, согласиться с тем, что это искусство. На редкость хороший сон.

ДИ №1/2012