Уровень конкурса по суждению профессионалов оказался очень высок. И одновременно из-за этого резче стали претензии к самому формату большого музыкального блокбастера. Музыканты должны соответствовать неким стандартам, по которым циркулирует в капиталистическом мире музыка как товар. И это неизбежно. Дают товарный сертификат на жизнь в большом мире искусства члены жюри. И они совершено четко прореагировали на тех, чья опасность для них большая по причине неформатности.

Два примера. Жюри не пропустило во второй даже тур уникального на мой слух пианиста Андрея Коробейникова, у которого уже немалый опыт концертной жизни. Своим философским глубоким исполнением 32 сонаты Бетховена Коробейников явно нарушил конвенциальность общения в границах конкурса. Сыграл Коробейников явно не так, «как нужно». Замедлил темпы, сделал ткань музыки прозрачной и медитативной. И ввел зал почти в транс. Явил образ совершенства.

Лука Дебарг – француз, который прошел в третий тур и получил самое последнее четвертое место. Он совершенно не вписан в конвейер музыкальной жизни. До 20 лет вообще не знал точно, будет историком искусства или пианистом. И при том сыграл Равеля настолько идеально, что была явлена не только музыкальная, но и изобразительная основа опуса «Ночной Гаспар». Ведь в его сюжете – книга французского романтика  Алоизиуса Бертрана "Гаспар из тьмы" с подзаголовком: "Фантазии в манере Рембрандта и Калло". И бархатная мгла и виртуозный танец офортных штрихов были тоже сыграны идеально Люкой. Но жюри кривилось на его прослушиваниях с оркестром. Дескать, и опыта нет. И вообще он не пианист. А публика неистовствовала.

Вот тут водораздел понимания Музыки как Искусства и Музыки как некой презентации Власти. Как известно, маэстро Гергиев – олицетворение этой власти. Он отбирает себе партнеров для поездок по миру на следующие несколько лет. Ему нужны крепкие и выносливые партнеры и истонченные интеллектуалы не требуются. И чаще всего не случаются озарения на концертах Гергиева с солистом Мацуевым (такое же олицетворение властной фигуры в кругах пианизма, выстраивающего четко свой менеджмент). Но и провалов тоже не происходит. Когда музыкант (20 с чем-то лет) сразу вписывается в конвейер «правильного» музицирования с оркестром Гергиева, это чревато некой благодушной стертостью самих событий с непременным и заигранным до дыр Вторым Рахманинова или Первым Чайковского.

Слава Богу, что две первые премии получили тончайшие, интеллигентные и умные пианисты: Дмитрий Маслеев и Лукас Генюшас. На их способность к сопротивлению конвейерному методу большая есть надежда. С Лукасом имею честь приятельствовать, потому именно о нем скажу личное пространное суждение. Он внук великой Веры Горностаевой, сын известных музыкантов Ксении Кнорре и Пятраса Генюшаса. Их защита не позволит ему утерять ту внутреннюю культуру и аристократизм, что были явлены в концертах XV Международного. Одно его выступление с сонатами Прокофьева и Брамса тоже заставило меня вспомнить мир изобразительного искусства. Мощнейшая по красоте и трагической выразительности форма во всех случаях Генюшасом созидается, пролепливается. В Брамсе он творит подобно Веласкесу с охристым единым тоном, в котором капельки карминного сверкают. В высшей степени благородно. А в Прокофьеве в союзники ему и Пикассо, и Клее и Марк Ротко. Вся форма монтируется на изумительном пластическом каркасе. И вдруг Прокофьев вышел совершенным философом - с таким экзистенциальным отчаянием как абстракции ротковских цветов. Такую неминуемую меланхолию в Прокофьеве почти никто и не прозревает. Когда такое исполнение, о конкурсе не думаешь.

Порадовали и виолончелисты. Прежде всего румын Андрей Ионут Ионица с музицированием чистым и светлым, не ставшим одной лишь демонстрации техники. И Александр Рамм сыграл Прокофьева здорово.  А среди певцов монгол ГАНБААТАР АРИУНБААТАР, получивший Гран-При, великолепен. И все же не оставляет ощущение какой-то конкурсной музыки оптом. Вал художественной продукции в современном мире - вообще беда. Аналог конкурсному блокбастеру можно привести из арт-практики. Это, конечно же, формат биеннале, где опусы циркулируют огромным потоком. Есть доминантная фигура куратора и измученные зрители, совершенно отказывающиеся что-либо чувствовать. Тем паче, что темы биеннале чаще всего заурядные, все общие места.

Я вот подумал, ну и как выйти из этого каппроизводства в случае биеннале или конкурса? Рецепт предложить не удастся. Слишком все крепко вмонтировано в механизм общества потребления. Однако какие-то идеи возникли. На конкурсе я бы, честно, переформатировал жюри. Чтобы судили не только уважаемые профессора, которых не-школьная инаковость раздражает и страшит. Чтобы присутствовали и люди смежных профессий, которым музыка не тяжкий труд, а подарок, способные чувствовать и оценивать уникальное. Это могут быть философы культуры, театральные режиссеры, литераторы и хореографы. Много кто. Конечно, необходимо соблюсти баланс и уважаемых профессоров консерваторской школы оставить  в пропорции две трети или половина. Может случится, что тогда конвейерный формат окажется частично преодолен.

А в случае с биеннале не худо бы рассредоточить единый спектакль с кураторским диктатом по отдельным арт-адресам и поддерживать инициативу воркшопов, вовлекать не в результат, а в сам процесс искусства. 

В общем-то еще одна проблема и конкурсов и биеннале, что публику не приглашают к сотворчеству, а ставят перед фактом и немного снисходительно спускают перед ней сверху программы и решения. Не случайно в отношении самых спорных фигур (того же Дебарга) решения жюри «Чайковского» намеренно и демонстративно разнятся с оценкой зала. Несмотря на овации и ощущение счастья публике седовласые мэтры за зеленым столом говорят: знай свое место! Ты дура, а мы профи. Хотелось эти противостояния как-то преодолеть. Ведь совместный труд и уважение брешь в капиталистическом производстве могут пробить.

Сергей Хачатуров