Григорий Ярошенко. Британия. ГАЛЕРЕЯ ИСКУССТВ ЗУРАБА ЦЕРЕТЕЛИ

«Британия» — это про Туманный Альбион, его Ярошенко начал снимать в Лондоне еще в 2001 году. Авторские ежедневные наблюдения становились выставками («LondON», галерея «М’АРС», Москва, 2005; National Liberal Club, London, 2006; «Следы», галерея «Глаз», Москва, 2009; «Spirit of Scotland» «Atelier аm Eik», Дюссельдорф, 2010; галерея «Leica», Москва, 2011). Теперь это единый проект. «Черно-белый street»: чужие люди живут своей жизнью в чужом городе. Это как будто вас позвали в гости, а вы взяли с собой камеру, чтобы снять что придется и «домашним» показать. Мы и есть «домашние». Московский зритель искушенный — «насмотренный». Его «собственный Лондон» может походить на этот или нет. Ну и что? Есть вот Лондон Ярошенко. В чем соблазн его стрит-фотографии? В первую очередь в свободе. Она избавлена от литературного сюжета, может укрыться визуальным от нарратива. Но нужен авторский взгляд, и лучше больше странностей, нетипичных проявлений, абсурдностей, наконец. О русской стрит-фотографии как о явлении говорить пока не приходится, есть стили отдельных фотографов. Стиль Григория Ярошенко, пожалуй, «общерусский»: отечественный фотограф полгода живет в белых снегах и серой хмури, мечтает о солнце, он, конечно, будет сильно отличаться от какого-нибудь француза или итальянца, каждая вторая фотография которого — игра светотени. На Западе есть определенная усталость от «просто-фотографии». У нас пока такого не наблюдается. Мы еще верим в чистое фото и его генетические художественные качества.

Проект Ярошенко нельзя назвать открытием. Общее впечатление — высочайший профессионализм: приемы отработаны, композиционные ходы проверены, сформирован набор сюжетов. Означает ли это, что жанр уличной фотографии стал классическим? Теперь его изучают на специальных мастер-классах в фотошколах и студиях. Но так ли уж много нужно ученику? Особое зрение и опыт, ну и талант, если Бог дал.

Эрвин Блюменфельд (1897–1969). Фотографии, рисунки, фотомонтаж. МУЛЬТИМЕДИА АРТ МУЗЕЙ

Трюки Эрвина Блюменфельда до сих пор редко кому удается повторить… без фотошопа. Его работы с применением стекол, зеркал и немыслимой изобретательности и сегодня вызывают восхищение, уважение и порой зависть. Экспериментатор, художник, на его жизнь пришлись две мировые войны. Экспозиция представляет 268 произведений, созданных с 1910-х по 1960-е годы. Впервые столь масштабная ретроспектива прошла в 2013 году на престижной парижской площадке Jeu de Pomme. Выставка под кураторством Уте Эскильдсен почти без изменений демонстрируется в Мультимедиа Арт Музее. Она включает рисунки, коллажи, документы, фотографии, а также рекламные фильмы, созданные по заказу американского универмага Dayton. Имя Блюменфельда стало знаменитым именно благодаря сотрудничеству с журналами мод «Vogue», «Harper’s Bazaar» и «Cosmopolitan», а сам фотограф, отбирая «Сотню лучших фотографий» для «финального портфолио», включил лишь четыре снимка, выполненных для «глянца». Он был продавцом в магазинчике одежды в Берлине, но с довольно значительными художественными амбициями. Фотографией увлекся очень рано, в 14 лет сделал трогательный автопортрет в образе Пьеро, держа у лица зеркало, чтобы на снимке одновременно были видны и фас, и профиль. Этот прием станет впоследствии авторским знаком фотографа. В Голландии, куда будущий фотограф попадает после Первой мировой войны, он знакомится с художниками, начинает делать коллажи, рисунки. Насмешник Блюменфельд, не примкнув, по сути, ни к одному из художественных направлений, называл себя «дадаистом-чаплинистом», намекая на пародийность своего творческого метода. В Париж он перебирается для того, чтобы как-то сводить концы с концами, там фотограф получает коммерческие заказы от журнала «Votre Beaute». А потом Нью-Йорк, Америка спасла Блюменфельда от Второй мировой. В 1950-х он востребован и очень затейлив, но уже к началу 1960-х пришла усталость. Блюменфельд пишет книгу, последними словами которой стала фраза «Я умер». Он опять ироничен, этот грустный Пьеро. Фотограф совершил чуть ли не самое «смешное» самоубийство в истории. Он не хотел умирать медленно от неизлечимой болезни, отказался принимать лекарства и бегал вверх-вниз по Испанской лестнице в Риме, пока не заработал сердечный приступ…

Андре Кертеш. Двойник жизни. ЦВЗ «МАНЕЖ»

Кертеш — занимался фотографией более семидесяти лет, перепробовав изрядное количество подходов и техник. Его ранние документальные работы: солдатские будни австро-венгерской армии в Первую мировую, а последние снимки сделаны «Поляроидом». Первая мировая заканчивается для него в 1915-м: он получил ранение и врачебное предписание заниматься плаванием. Так в 1917-м родилась фотография, сделанная его излюбленным приемом «дисторсиея» (от лат. искривление) — «Пловец под водой». Грант от Венгерской ассоциации фотографов помог Кертешу в 1922 году перебраться в Париж, в 1927-м прошла его первая персональная выставка в авангардной парижской галерее «Весна священная».

Для фотографов он вроде библейского патриарха. По его биографии можно проследить историю фотографии XX века.

Фотограф всегда работал с основами бытия, например временем как физическим эквивалентом человеческой жизни. Известная работа Кертеша — снимок изнутри циферблата часов, или уличные снимки — моментальные фотографии, то есть картинки, фиксирующие секундные отрезки реальности, определенные выдержкой камеры. Кертеш обладал неоспоримым талантом останавливать время и наблюдать за ним с нужной ему точки, как и Брассаи, Эдвард Вестон, Картье-Брессон. Он безупречно распределяет светотеневые массы, и тогда зеркально искаженные формы женского тела воспринимаются как податливый строительный материал. Это его дань сюрреализму. Но визитной карточкой Кертеша стали другие снимки: «Вилка» и «Очки и трубка Пита Мондриана», по сути, чистая форма, граничащая с абстракцией или апелляция к целому через его части. Невозможно с точностью объяснить воздействие этих снимков. «Вилка есть вилка есть вилка», сказала бы Гертруда Стайн.

Кертеш любил строгую геометрию, подчиняющую себе любую форму. В его композициях человеческая фигура не более чем один из составных элементов. Но его формализм очень тесно соприкасался с эстетством.

На ретроспективной выставке показали 189 современных отпечатков с негативов фотографа. Они были сделаны в его родном Будапеште, в послевоенной Франции, где Кертеш на время стал частью парижского бомонда, и Нью-Йорке, где он сотрудничал с серьезными изданиями, такими как «The Times», «Frankfurter Illustrierte», «Berliner Illustrierte», «Nationale de Fiorenza», «Sourire» и др. Не найдя достойного, как ему казалось, применения своему таланту, в 1962 году Кертеш решил закончить профессиональную карьеру. К этому времени он перестал заниматься стрит-фотографией, большую часть снимков делал из окна своего дома. По сути, он все сказал. О простоте и композиции, о природе света и тени, о контрасте и нюансе, о ракурсе, фотографических экспериментах и еще много о чем. Глядя на его работы, понимаешь, что это явление, которого никогда уже не будет. Это чувство настолько психологически значительно, что художественные качества фотографии кажутся неважными. Однако даже в самых простых вещах художественное присутствует с избытком и дает изображению внутреннюю обусловленность, цельность и точность, которая и делает фотографию не реалистической, а правдивой.

Гордон Паркс. Американская история. НОВЫЙ МАНЕЖ

Для 1950–1960 годов Гордон Паркс был успешным афроамериканским фотографом. Это почти нонсенс. Он фиксировал проблемы «своего цвета» на черно-белую пленку, печатался в еженедельнике Life. Сотрудничал с модным журналом «Vogue» и был первым чернокожим автором известных изданий. Показательно-американская удачная карьера. Умер в глубокой старости, небедным. Фотографии нигде и никогда не учился, имел редкое для «глянца» качество — аристократизм, хотя родился в беднейшей негритянской семье. Он был последним из пятнадцати детей, зато первым афроамериканцем, добившимся успеха в Голливуде в качестве режиссера и сценариста фильмов.

С 16 лет он вынужденно брался за любую работу: был пианистом в барах, помощником официанта в ресторане, профессиональным баскетболистом, валил лес в Норд-Вудсе, в 1937 году впервые попробовал себя в фотографии. Двадцатипятилетний Паркс купил первую подержанную камеру за 12 долларов. А дальше его величество случай: он получил работу штатного фотографа магазина модной женской одежды. Марва Луис, супруга чемпиона мира по боксу Джо Луиса, влюбилась в его работы, а может быть, и в их автора: Паркс ведь был очень красив. Она помогла ему переехать в Чикаго, где он стал популярным фотографом — портретистом состоятельных светских дам. Съемка богатых леди с их собачками, а позже модной одежды была его «белой» работой, «черной» — в свободное время социальные фотографии. Он как настоящий профессиональный репортер не делал эффектных снимков с повышенным градусом драматизма, вызывающих однозначные эмоции. Никаких провокационных приемов. Он снимал обычную жизнь негритянской бедноты, но какой-то очень чувствительной, сочувствующей камерой. Герои его фотографий не выглядят социальными изгоями, не имеющими будущего. Уважение и никаких сантиментов.

Принято считать, что Паркс осветил изнанку внешне благопристойной Америки, в которой негров выгоняли из ресторанов, магазинов и кафе. В Вашингтоне он сделал один из снимков, ставших теперь знаковым, который назвал «Американская готика». А еще была история шестнадцатилетнего гарлемского гангстера, а также материал об участниках движения «Черные мусульмане». За долгую творческую жизнь Гордон Паркс немало рассказал о людях, изолированных от мира, маргиналах, и тех, кто находился на вершине социальной лестницы, но, несмотря на это, сам был одиноким и непонятым, и ничего не рассказал о себе, оставшись лишь американской формулой Good Lack.

Страна теней. Фотографии Роджера Баллена 1982–2013 годов. ЦВЗ «МАНЕЖ»

Колоссальная ретроспектива охватывает почти сорок творческих лет американца Роджера Баллена. Он родился в середине прошлого века и рос в эпоху между знаковыми фотографами Картье-Брессоном и Дианой Арбус. Большую часть жизни живет в ЮАР. Его поиски золота в Африке, а Баллен — геолог по образованию, почему-то привели его в фотографию. Странные снимки поначалу были довольно холодно встречены критикой. Однако альбом «Окраина» («Outland», 2001) принес автору несколько престижных наград и международную славу. Критики его полюбили. В России он уже не первый год показывает свои работы, и не только в Москве. На этот раз масштабная экспансия в Центральном Манеже. Его странный мир, его флора и фауна кажутся зловещими, хотя, если присмотреться, ничего страшного. Грязное все какое-то и немного «неухоженное». Зато тончайшие композиции, безупречная режиссура. Баллен поначалу занимался фотодокументалистикой, но ушел в постановочную фотографию. Он находит своих героев среди белых отщепенцев, люмпенов Южной Африки, отбросов общества, больных людей. Называет себя художником неприглядной стороны жизни, грубой реальности. Он не первый, кто снимает антиобщественные саги, но, пожалуй, только у него социальная критика превратилась в художественную метафору. Его герои — «деревенские дурачки», «юродивые», а им все можно, все простительно. Они смешны и жалки, грязны, дурно пахнут, но любимы. Поэтому такое магнетическое действие оказывают его черно-белые квадратные снимки. Квадрат — абсолют(ное), совершенство, статичная безупречность на самых разных уровнях — от космологического до биологического и социального. Каракули, пятна и оборванные провода, пространство, наполненное странным реквизитом и артефактами. Собаки, кролики, котята, куры блуждают в кадре, люди прячутся в ящиках, за диваны или натягивают на головы одежду, а то и просто закрываются руками. Какая-то игра, где все — проигравшие, но имеют право на свои правила игры. Работы Баллена — это соединение реального опыта и сюрреалистического в человеческой природе. Как пишет Роберт Собешек в предисловии к книге «Комната теней», «отличить правду от вымысла в работах Баллена невозможно, поиск этих отличий может оказаться не просто безрезультатным, но и привести зрителя к потере понимания сущности фотографии».

Александр Лапин. Ускользающее время. ЦВЗ «МАНЕЖ»

Две экспозиции российских фотографов: Лагранж — это 1960-е, Лапин — предперестроечные 1980-е годы: время и есть главный герой их фотографий.

Лапин — явление уникальное: практик, теоретик, народный просветитель, преподавал в заочном университете искусства. Среди всех творческих профессий учить фотографии — самое неблагодарное занятие, но Лапин делал это всю жизнь, даже не столько ради учеников, сколько для фотографии. Она была смыслом его жизни, он любил ее; не просто фотографировал — творил по законам построения изображения в кадре, выведенным им самим. Александр Иосифович сумел представить в научно обоснованной форме процесс создания снимка. Книга мастера «Фотография как...» стала учебным пособием для целого поколения мастеров. Он сам — московская школа фотографии. Из нонконформистов, которые снимали прекрасные и честные фотографии только друг для друга и показывали их друг другу. Отсюда склонность к рассуждениям и обсуждениям, которая у Лапина превратилась в профессию. И отсюда же немыслимое «картинное» пространство его стерильно-правильных работ, которые выглядят «иллюстрациями» его теоретических выкладок, «визуальными пособиями» для учебника. Лапин был не только практиком-теоретиком: в советское время к нему приезжали фотографы с Запада и со всего Союза. Он был гуру!

Владимир Лагранж. Оттепель 1960-е: война уже успела стать историей, теперь хотелось просто жить. Казалось, если уж полетели в космос, то жить красиво и умно — это просто. Появились фарцовщики, спекулянты, стиляги, а еще поэты и молодые ученые. Вещи стали красивыми и долговечными. О надежности тогдашних холодильников ЗИЛ, «Москва», «Днепр» ходили легенды... Они и сейчас громыхают на дедовских дачах. Появился вкус к жизни. И фотография его запечатлела! Невероятный оптимизм, радостная уверенность в том, что «завтра будет лучше, чем вчера». Люди зажили своей личной жизнью, и эта жизнь стала темой репортажей «советского глянца»: «Советский Союз», «Огонек». Не интимность, но частность! Действительно радовались, пели песни, плясали под гармошку, читали стихи, пили дешевое вино. Самая «плакатная вещь» Лагранжа — выпускники на Красной площади и взлетающие голуби — кажется почти домашней карточкой. В семейных альбомах многих московских бабушек найдутся подобные фото. И вообще, улыбка — знак того времени. Не теперешний keep smailing. Классик отечественной фотографии фотожурналист Владимир Лагранж не выполнял заказ на оптимизм. Нищая жизнь коммуналок или портрет бродяги — его снимки, тогда не попавшие на страницы официальных изданий, теперь напечатанные специально для выставки, кажутся почти неправдоподобными, хотя реальность была намного непригляднее. Но это наша история. Проект СССР на фотокарточках Лагранжа кому-то позволил вспомнить ушедшую жизнь, кому-то открыл ее.

Гарри Виногранд. Женщины прекрасны. МУЛЬТИМЕДИА АРТ МУЗЕЙ

В 1948 году молодой американский художник Гарри Виногранд (1928–1984) вместе с приятелем-фотографом зашел в фотолабораторию при Колумбийском университете. Две недели спустя Гарри навсегда оставил живопись и посвятил жизнь фотографии, став поистине флагманом новой социальной документалистики 1960-х. Сегодня трудно понять, что такого особенного в его работах, многие снимали так поток жизни. В сущности, для современников они тоже не представляли особой ценности. Гарри приобрел определенный статус после того, как Эдвард Стейхен включил две его фотографии в свою эпохальную экспозицию «Род человеческий». Настоящая известность пришла к нему после выставки «Новые документы», организованной куратором нью-йоркского Музея современного искусства Джоном Жарковским, где он был представлен публике вместе с Дианой Арбус и Ли Фридлендером. Тогда Жарковский определил новое направление в фотографии.

Всю свою не очень длинную жизнь Виногранд делал патологически много снимков, словно был не в силах остановить камеру. Женщин он снимал странно. Его героини, в отличие от своих матерей, не готовились к съемке, не подкрашивали губы, не крахмалили юбки, не ходили специально в парикмахерскую и не следили за своими поведением в кадре. И с нижним бельем у них было все по-другому, свобода — это без лифчиков. Альбом «Women Are Beautiful» (1975) был задуман как коммерческий. Название должно было провоцировать. Покупатель под обложкой такого издания ожидал увидеть как минимум красивую и эротичную натуру. Но внутри обнаруживались толпы женщин, ничем, в сущности, не привлекательных. Да, обтягивающие водолазки и модные расклешенные джинсы, открытые платья с украшениями и очень, очень много внутренней и телесной свободы. И блеск в глазах! Коммерчески успешным альбом не стал. Такая же финансовая история была и с другой книгой Виногранда «Животные» («The Animals», 1969). Главными героями стали не зверушки, а те, кто пришел на них посмотреть. Вместо слонов, тигров и куропаток — люди. Получился «человеческий зоопарк».

В гармонию он не верил. К высоким словам, например, что фотография должна быть социально активной, относился иронически. Он снимал, снимал, снимал… И очень боялся выбора, так как выбор — это оценка. Если намечалась выставка, он отдавал куратору ворохи отпечатков. Освобождая свою нью-йоркскую квартиру, Виногранд сложил в коробки 16 тысяч отпечатков и подарил их Университету Аризоны (Center for Creative Photography). А на приглашение приехать и помочь их разобрать ответил отказом. Четыре его прижизненные книги тематически расплывчаты, и только одна из них, «Women Are Beautiful», была составлена автором. Остальные — Джоном Жарковским и другом Виногранда Тодом Пападжорджем. Он не умел выбирать, не умел зарабатывать, но умел фотографировать!

Виктор Ершов. Инаковидящий. ГАЛЕРЕЯ ИСКУССТВ ЗУРАБА ЦЕРЕТЕЛИ

Советская тема востребована в артистическом пространстве как рынок напоминаний. Не столько о прошлом, сколько о будущем. Многие художники и кураторы пытаются придать искусству общественное звучание. Тогда простая повседневная жизнь на фотографиях превращается в плакат. Но с работами Виктора Ершова, к счастью, так не получается, потому что и в духовном и в пластическом смысле они заставляют трепетать. Ершов из тех, кто не делает вид, он на самом деле такой «инаковидящий», размышляет о нелепости смерти во времени и пространстве, потому так живы эти картинки из прошлого и так нетленны. И сам он умер как-то нелепо в 48. Воплощен романтический миф о мастере, которого никто не принимал при жизни, но теперь все заливаются горькими слезами и по возможности перепродают за большие деньги. Его архив был подарен МАММу, что отрадно.

Диана Арбус. Портфолио. МУЛЬТИМЕДИА АРТ МУЗЕЙ

Культовые снимки этой американки наконец можно увидеть в Москве: трансвеститы, карлики и великаны, сиамские близнецы, люди с психическими и физическими отклонениями... героев для этого альбома Арбус выбрала за год до самоубийства в возрасте 48 лет. А сами фотографии сделаны в период с 1963 по 1970 год. Смотришь на них и представляешь женщину, измученную собственным и чужим несовершенством.

Она родилась в богатой нью-йоркской семье, ходила в хорошую школу, родители поощряли творческие наклонности девочки, она училась у самого Бродовича. В 18 лет без родительского одобрения вышла замуж за безденежного сверстника Аллана Арбуса. Отец Дианы, успешный меховщик, в конце концов смирился с выбором дочери. Арбусы начали фотографировать рекламу для семейного предприятия, а потом и вовсе зарабатывать на жизнь фотосъемкой для дорогих «глянцевых» журналов, стали востребованы: муж — фотограф, жена — стилист. Но все прекратилось в 1957 году после ее нервного срыва. Пишут, что она была подвержена клинической депрессии, отсюда весь этот «сумашедший» мир ее героев, которые видятся нам чудовищами. Но Арбус занимали отнюдь не извращения, а диссонансы. Жизнь ведь не глянец. Едва уловимые изъяны, которые порой не кажутся столь очевидными или просто не выставляются напоказ в стерилизованном обществе, таком толерантном, но таком жестоком, фотограф видела будто сквозь увеличительное стекло. Так ведь камера и есть увеличительное стекло. Одна из ее любимых книг — новелла Франца Кафки «Исследования одной собаки», где о собачьей жизни повествуется с позиции пса. Арбус все время рассказывала о своей жизни с позиции человека, исключенного из обыденности с ее неизбывной нормативностью. Она сама была вне норм среди нормальных, но «нормальной» среди этих «юродивых», которым она так искренне симпатизировала. Красавица, любящая своих чудовищ. Эта выставка из тех, что называются must see!

Иван Бианки. Фотографии Санкт-Петербурга и Москвы 1850–1870-х. МУЛЬТИМЕДИА АРТ МУЗЕЙ

Даже при современном бурном развитии фотографического дела старинные образцы «светописи» вовсе не потеряли своей актуальности. Скорее наоборот. Иван Бианки, на самом деле Джованни Бьянчи (Giovanni Bianchi), родился в Австро-Венгрии, в 1821 году приехал в Россию с семьей. Поначалу он жил в Москве, учился в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, намереваясь стать художником. В Санкт-Петербурге он появился при императоре Николае I. Несмотря на свою мечту заниматься живописью, Бианки стал известен в России не акварелями, а фотографиями, запечатлев на камеру Москву и Петербург XIX столетия. Жанр видовой фотографии в то время был доступен лишь профессионалам, массовой она еще не была — технология производства изображений подразумевала некоторые ремесленные навыки. Бианки одним из первых нашел картинные точки, с которых и теперь принято снимать Дворцовую и Сенатскую площади, набережные, Красную площадь, дом Пашкова и многие другие достопримечательности столиц.

«Специальностью его, однако, были не столько портреты, сколько пейзажи, памятники и особенно интерьеры. При этом Бианки не был простым профессиональным техником; на всех им изданных фотографиях он себя величает художником, и художником он действительно и был, что сказывалось как в выборе момента освещения, так и в точке зрения», — писал о нем художник Александр Бенуа. Бианки снимал в далекие «альбуминовые десятилетия» 1850–1870-х при помощи огромной деревянной камеры, получая негативы на стеклах, которые в конце жизни его супруга продала как стеклянный лом. Более 30 лет он жил и работал в Петербурге и пользовался необычайной популярностью, именно ему столичные аристократы заказывали фотографии интерьеров кабинетов и гостиных.

Среди бесчисленного количества видовых фотографий есть такие отпечатки, которые с полным правом можно назвать не только историческими, но и художественными. Изображения, созданные между 1850-ми и 1880-ми годами уже давно приобрели статус «всегда рекомендуемых к просмотру» произведений искусства, предназначеных для тех, кто не понимает стеб современных фотографов или устал от расшифровки концептуальных ребусов, но сохранил привязанность к визуальной усладе. 

ДИ №3/2014