ДИ. Работа «Голос в пустыне» — очередная глава большого проекта «Искусство погибших кораблей», наверное, главного в твоем творчестве, который можно назвать проектом жизни. С чего он начинался? И что заставляет длить его?

Александр Пономарев. Лет пятнадцать прошло с тех пор, как Джон Боулт для «ARTnews» написал статью «Пономарев. Искусство погибших кораблей». Я расписывал в Балтике обломки затонувших кораблей, как бы реанимировал их и возвращал посредством художественного жеста в план культуры. С одной стороны, это было приключение, авантюра, а с другой — дань бывшего моряка погибшим кораблям. Я не люблю очень популярную сейчас среди деятелей искусства стратегию провокации. Мне ближе стратегия авантюры, приключения, плавание, движение. То, что я делаю, является результатом этого движения. После того как у меня появилась смутная идея, я делаю очень много рисунков, чтобы обозначить ее, объективировать, вынуть из своего воображения и придать форму. Рисование для меня, как дыхание, очень важно, так же как важно быть в конкретном месте в определенное время. Непосредственность топоса повергает тебя в состояние бдительности, состояние «дазайн» (Dasein), по Хайдеггеру, существа, «вовлеченного в мир», что дает возможность именно «здесь и сейчас» создавать новые содержания. Поэтому я, может быть, чаще, чем другие художники, делаю проекты на запредельных территориях. Это анти-паблик-арт. Я декларирую искусство для птиц и рыб.

ДИ. Однако ты делаешь объекты и для города.

Александр Пономарев. Скорее для ландшафта. Но и они являются результатом какого-то путешествия, его проживания, например, в пустыне или в океане. Когда я плыл в составе научной экспедиции из Гренландии в Англию по Северной Атлантике, то рисовал свои автопортреты на небольших пенопластовых стаканчиках, которые на океанографических станциях опускал на большую глубину. И океан давлением триста тонн сжимал их, уменьшая раз в десять, но не изменяя при этом рисунка. Я рисовал — он форматировал. Вот такой свой контакт с океаном я показал на выставке «Трудности перевода» на последней биеннале в Венеции. То есть для меня очень важно место-пространство. Проект «Голос в пустыне» тоже во многом определен заброшенной территорией, абсолютно не приспособленной для какого-либо искусства, тем более современного. Я взаимодействую с этой пустыней, она трансформируется, а в результате получается удивительный объект, который потом попадает на территорию искусства, на территорию культуры. Открываются бытийные просторы, и появляется новое содержание благодаря пути, который я прохожу.

ДИ. И как долог был этот путь? Александр Пономарев. Я три месяца там жил, работал. Конечно, мне помогали большое количество людей, без которых ничего не состоялось бы. Рабочие, строившие все это по моим чертежам и рисункам, преимущественно арабы и берберы. Взаимодействие с ними — отдельная тема. Мои друзья и одновременно меценаты из вертолетной компании «Heliconia», но главные соратники в этой авантюре — Да-ниель Сиго, Ванесса Брансон и еще биеннале в Марракеше, где я участвую уже второй раз! И все же самое важное для меня — способ работы и сверхидея, с которой я к ней подхожу.

ДИ. Ты и производишь впечатление человека, который в плавании. Отношение к земному шарику как к чему-то цельному, не предполагающему границ между странами. Вода течет, не зная преград… Наверное, в тебе откликается твое морское прошлое?

Александр Пономарев. Точней, по Платону, «в Обратном плавании». У меня есть работа «Далай», в переводе с древнетибетского «Океан», океан как мир. Здесь можно провести параллель с океаном в фильме Тарковского «Сталкер». Это некое общее пространство мыследеятельности, которое и связывает человека со Вселенной. Для меня очень важна философия пути. Тот же Хайдеггер говорил, что человек должен находиться в бдительном отношении с пространством, с миром… Ты спросила про мою морскую молодость, наверное, у меня есть воспоминание перемещающегося тела!

ДИ. И нахождение этого тела в пространстве.

Александр Пономарев. Да, мне необходимо как бы пересекать магнитные линии, у меня есть память молодости. Помнишь, Федоров говорил, что человек стал человеком только тогда, когда распрямился, занял вертикальное положение, посмотрел на небо и понял, что есть звезды и есть пространство и он живет в этом пространстве, в этом океане в широком смысле, потому что пустыня — активная среда, художник, проходя это пространство, острее чувствует смыслы, метафоры, образы, осознает себя субъектом, способным к творению, к деланию, обретению и реализации. И это творение, возможность радикального или поэтического преображения мира, пространства, соотнесения себя с ним — для меня одна из важных тем и энергий, которая ведет меня по жизни.

ДИ. И все же что первично? У тебя есть идея, и ты ее реализуешь, оказавшись в подходящем месте, или же ты находишься в некоем пространстве и у тебя возникает идея?

Александр Пономарев. Первично — мое состояние. Мои органы чувств открыты. Я знаю художников, которые делают великолепное искусство, не выходя из мастерской. Но мне необходимо путешествие. Как рождаются проекты?.. Ну, например, коль мы говорим о проекте «Голос в пустыне», с одной стороны, идеология погибших кораблей — достаточно большая тема, которую я долгое время разрабатываю. Я моряк, пытающийся в каком-то смысле вернуть содержание погибшим конструкциям, благодаря им мы можем двигаться в универсуме, будь то ракета или корабль. Кстати, Циолковский называл движение в космосе звездоплаванием! Это движение между топосами. С другой стороны, я очень сильно пережил случай с «Costa Concordia». Я сам несколько раз тонул, понимаю, каково это. Но кроме того, само событие отражает довольно общую ситуацию — социокультурную, социальную, — связанную с тем, что мир оказался в таком состоянии, когда капитан огромного парохода может бросить четыре тысячи человек и убежать с корабля, терпящего бедствие. Вопросы этики постепенно перестают быть важны. Я был в этом городке, разговаривал с теми, кто спасал пассажиров, плавал на лодке с табличкой «Вернись на борт!». Эти слова кричал капитану офицер береговой охраны. Мы живем в мире, где капитаны — президенты — бросают своих людей. Вот я и сделал клон «Costa Concordia», лежащей на боку, брошенной в пространстве неимоверной красоты. На открытии я показывал перформанс: над склоном холма, где находился корабль, летали вертолеты, и потоками воздуха и воды уносили песок, открывая надпись «Vada а bordo!» («Вернись на борт»), я сбегал вниз с горы и поднимал буквы этой надписи, призывая трусливых капитанов вернуться на борт. Конечно, проект мой в первую очередь о спасении — каким образом мы можем спастись. Кто те люди, которые приведут нас к этому спасению? Как, находясь в смертельной опасности, в бездне, в этой пустыне, мы ведем себя? Остаемся ли мы людьми? И вот каждый человек строит свой ковчег. Я тоже строю свой, когда нахожусь на грани жизни и смерти.

ДИ. Но ты свой корабль построил из тростника…

Александр Пономарев. Мир наш, и наши корабли, и средства нашего спасения такие же ненадежные. Но Тур Хейердал свой плот сделал из тростника (кстати, стартовал из Марокко) и доказал, что люди могли на нем плыть через океан.

ДИ. Но тростник же не вечный материал. Как долго твой корабль продержится в этом океане пустыни?

Александр Пономарев. Не знаю. Художник понимает, когда произошел катарсис, и факт искусства состоялся, ичпо большому счету что будет дальше, уже не важно. Много лет назад в Баренцевом море при помощи сил ВМФ я стирал из поля зрения остров Седловатый. Облака маскировочного дыма под крики чаек окутали остров. А в прошлом году в Вене в Леопольд-музее состоялась отличная выставка про облака. Я там был единственный русский участник. Напротив меня висел Мунк, справа — Тернер, слева — Моне, здесь Ван Гог, Кифер и т.д. Прекрасная компания. Удивительные вещи происходят: вроде ты для пингвинов делаешь или для рыб и для птиц, а потом это оказывается совсем в другом контексте! Спасает жизнь! Я в тему спасения погружаюсь, исследую ее с разных сторон — рисую вчбольнице уходящий пейзаж из окон, плаваю на катере вокруг утонувшей «Costa Concordia», взывая ко всем капитанам «Вернись…», летаю на вертолете над пустыней, где остро звучит тема одиночества и опасности.

ДИ. Тема спасения… То есть у тебя стойкое апокалиптическое чувство?

Александр Пономарев. По-моему, апокалипсис уже происходит. Но это чувство, как топливо, из которого я создаю конструкты, то есть конструирую новую реальность. Иными словами, трагедия развертываемого во времени конца дает возможность конструировать будущее. Человек должен идти, стремиться в новый, другой универсум. Когда-то хотели попасть на другие планеты, в другую вселенную. А другая вселенная — пространства внутри индивида. Мне интересны эти проблемы в искусстве. Конечно, существует еще и отношение человека к человеку, и очень популярная сейчас, хорошо продаваемая ситуация конфликта с социумом. Но, на мой взгляд, эти конфликты все же подчинены более общим конфликтам — отношениям человека и космоса!

ДИ. То есть ты мыслишь глобалистски?

Александр Пономарев. Нет, это не то слово. Я скорее мыслю космически, даже исследуя социальные проблемы. Все взаимосвязано, океан, далай. Достоевский говорил: «Человечество, как океан, в одном месте тронешь — в другом отдается». Вот эти мысли мне близки. Я художник пространства.

ДИ. Сейчас во всем мире обостряется чувство национального. Если в свое время все были космополитами, то сейчас ставится акцент: я русский художник, или: я английский художник. Александр Пономарев. Я родился на Украине, учился в Одессе, дед мой, хохол, герой Сталинградской битвы, отец русский. И сейчас, скажу честно, я теряю ориентиры. Но мне помогает Марк Аврелий, который говорил: задача жизни не в том, чтобы быть на стороне большинства, а чтобы быть согласным с внутренними, создаваемыми тобой законами. Мне бы хотелось жить по каким-то таким законам, которые позволяют людям быть в согласии с собой и природой. Ситуация апокалипсиса проявляется как раз в том, что мы перестали друг друга слышать. Мы кричим: спасите! Вернись на борт! А капитан сидит где-то там на даче, а империи тонут, и их осколки проплывают мимо…

Беседу вела Лия Адашевская

ДИ №3/2014