Есть художники, которых можно назвать мерцающими. Они не входят ни в какие «обоймы», не принадлежат направлениям, не определяют тренды. Их значение выясняется, как правило, впоследствии, чаще они остаются в забвении. Их жизнь и труд словно иллюстрируют слова Пастернака «Быть знаменитым некрасиво…». Но именно в этих художниках внимательный наблюдатель усмотрит важные симптомы эпохи, в которую они жили и которой… почти не принадлежали.К таким художникам относится Марина Кастальская. Еще недавно казалось, что Кастальская может попасть в основной тренд новой художественной ситуации, стать актуальной. Это была короткая эпоха реактуализации пластического языка. О форме заговорили даже те, кто в недавнем прошлом совершал радикальные уличные жесты. Параллельно с этим процессом шло возвращение в искусство духовных начал, возобновление интереса к религиозному. Можно было предвидеть выход на авансцену художественного процесса таких мастеров, как Кастальская, в творчестве которой богато представлены обе тенденции. Но это был лишь миг, причем отнюдь не ослепительный. Сегодня актуальность пластического снова под большим вопросом. Оно перестало быть носителем политического месседжа, востребованного интернациональным дискурсом и оказалось слишком серьезно, чтобы возбудить интерес тех, для кого искусство — средство «украшения жизни».

Однако зададимся вопросом, актуально ли вообще понятие актуальности? Что означает для художника быть современным?

Отвечая на этот вопрос, итальянский философ Джорджо Агамбен пишет: «По-настоящему принадлежит своему времени и может считаться современным лишь тот, кто не в полной мере совпадает с этим временем, не вполне отвечает его требованиям и в этом смысле не вполне актуален; однако же именно в силу указанных причин, именно благодаря этому «люфту” и этой неактуальности он оказывается способен — в большей степени, нежели остальные, — воспринимать свое время и улавливать его смысл». Не означает ли это, что быть современным означает войти со своим временем в особый вид отношений, стать сопричастным ему и в то же время соблюдать известную дистанцию. Все сказанное в полной мере можно отнести к творчеству Марины Кастальской.

Каковы же истоки ее «послания»? На первый взгляд фундаментальным, базовым основанием творчества Кастальской выступает русский авангард 1920-х годов. Это действительно так. Круги, кресты, весь этот геометризм, определяющий структуру и композицию ее работ, недвусмысленно отсылают к формальным прозрениям революционной эпохи, лежащей в основе модернистского проекта. Потому можно было бы говорить о верности художницы явлению, которое Алан Бадье обозначает как «событие революции». Однако такое прочтение было бы поверхностным и декоративным. Во-первых, Кастальская по своим этическим принципам слишком далека от идей, вдохновлявших ее революционных предшественников. Впрочем, даже если бы это было так, она скорее заслуживала бы упрека в слепом подражательстве. Ведь «событие революции», как вечно актуальное, не может быть тождественно неизменной форме.

Есть соблазн увидеть в творчестве Кастальской и актуализацию религиозных — христианских — основ искусства. Художница не только не скрывает, но всячески подчеркивает свой интерес к библейскому посланию, что выражается и в названиях ее картин-объектов, и в мозаичных вкраплениях, мерцающих на поверхности некоторых работ, и в образе «чаши», который переходит из картины в картину, и в цитатах из Писания, которые проступают на поверхности. У наблюдателя возникает неизбежное желание порассуждать о тесной связи христианского мессианства с революционной коммунистической утопией, увидеть связь между пластическим наследием иконописи и языком русского авангарда.

Такая интерпретация творчества Марины, безусловно, имеет право на существование, но представляется, что отнюдь не в этом важность ее труда для сегодняшней ситуации. Франко Бифо Берарди говорит сегодня о катастрофическом темпе современной жизни, непрерывном движении, чреватом глобальной катастрофой. По мнению философа, пассивность, торможение есть наиболее радикальная форма сопротивления. Мир делается все менее телесным, и эти изменения напрямую отражаются в культуре, которая обретает виртуальное тело. Само бытие становится эфемерным, и это таит угрозу. Напротив, возвращение к материальности, телесности и тактильности позволяет сохранить надежду на спасение. «Человечеству необходимо восстановить собственное “тело” и отказаться от описания его свойств в терминах автоматизации власти и производства», — пишет Берарди.

Проект Кастальской в полной мере отвечает этой установке. И не случайно в ее работах возникают христианские символы. Ведь, как говорил митрополит Антоний Сурожский, «христианство и есть единственный подлинный материализм». Материальность произведения, материальность самого акта труда чрезвычайно важны для художницы. Позволим себе привести еще одну цитату: «Труд — это смысл бытия и форма» (И. Бродский). В работе Кастальской фундаментальная связь между смыслом и формой прослеживается отчетливо. Внешние культурные знаки — все эти кресты, квадраты и чаши — лишь указательные знаки в ее путешествии «назад в будущее». Ее подлинная цель — архаика, которая лежит в основе искусства и которая остается вечно современной.

Переживание современности у Кастальской вписывается в настоящее, маркируя его как архаичное. «Архаический» означает «близкий к arkе́», то есть к истокам. Но ведь истоки того или иного феномена принадлежат не только историческому прошлому: они современны по отношению к процессу исторического становления и продолжают постоянно функционировать в его рамках, подобно тому как эмбрион продолжает функционировать в тканях зрелого организма, а в психической жизни взрослого человека просматривается его детская психология. Этот процесс необычайно точно отражен в методологии Марининой работы. Превращение мягкой материи — бумаги, на которую наносятся резкие штрихи-сечения, метафоры памяти, памяти как травмы, а потом постепенное застывание — омертвение этой материи. Здесь глубокая метафора становления человеческой психики с ее фундаментальной архаичностью, мерцающей сквозь культурные наслоения. Отсюда страсть Кастальской к палимпсестам, сложным переплетениям различных традиций, которые невозможно разделить, но должно принять во всей их полноте.

Выставка Марины Кастальской «Любовь к геомерии» до 27 июля проходит в «Агентстве. Art Ru».

ДИ №3/2014