Итог пятилетнего труда Оппенхаймера посвящен геноциду коммунистов в 1965 году. После знаменитого военного переворота в Индонезии было убито, по разным данным, от полумиллиона до двух миллионов человек (и не только членов компартии Индонезии, но и всех, кто был против хунты, всех их клеймили как коммунистов и уничтожали). Фильм заслуженно окрестили главной документальной сенсацией 2012 года. Хотя, если быть точным, называть это кино документальным не вполне корректно. «Акт убийства» — нон-фикшн. Смешение документальных, постановочных и игровых сцен делает ткань фильма не только очень насыщенной, но и как бы самовоспроизводящейся. Ассоциации, аллюзии, параллели заставляют не то чтобы в чужой истории узнавать свою, но фиксировать какие-то общие, присущие всем людям поведенческие схемы в оправдании того или иного аморального с позиции абсолютной истины жеста. Оправдать можно фактически все. Даже убийство. Племенная мораль позволяла делать это. Именно такому заглушению чувства вины и защите от него через оправдание, когда мораль становится важным звеном механизма зла и одновременно отзывающейся ночным кошмаром и спазмами рвоты совести, и посвящен фильм Оппенхаймера. Преступление и наказание? В известной степени. Только без раскаяния. Режиссер делает акцент не на жертвах геноцида, а на палачах. Сюжетная канва строится на рассказах ветеранов индонезийских зондеркоманд, силами которых в основном и проводилась антикоммунистическая чистка. А составляли эти команды специального назначения… члены местной мафии, бандиты. Вот так все оказывается просто — не массовые расстрелы, не концентрационные лагеря, а легитимированная, вооруженная идеологией преступная по своей сути сила, которой дали команду «Ату!». Олицетворяют ее преимущественно два персонажа — мафиози Анвар Конго и Герман Кото. Правда, говорит почти все время Анвар — обстоятельно рассказывает и показывает, как убивал, какой способ умерщвления предпочитал. Его он, как выясняется, видел в голливудских фильмах. И это важная деталь — отсылка к Голливуду, которая идет в начале фильма. Дело в том, что коммунисты считали необходимым убрать из проката голливудские фильмы, желая таким образом поддержать китайские картины, что, надо сказать, не слишком радовало большинство местного населения, предпочитавшего американские боевики. Таким образом, в любви к Голливуду звучит как бы голос народа, голос большинства. Анвар чувствует себя выразителем его чая-ний. Именно с этого момента в фильме начинается процесс дегуманизации жертв. И в такой логике уверенности в праведности деяния, оправдывающей содеянное, убийца танцует ча-ча-ча на месте казни, «как если бы через сорок лет после Холокоста нацисты все еще были у власти и восхваляли произошедшее», комментирует этот эпизод Оппенхаймер. Но Анвар и его товарищ не только рассказывают и показывают на добровольце (сыне убитого коммуниста), лицо которого выражает страх и желание угодить, но и с помощью Оппенхаймера снимают художественный фильм о своих деяниях — с убийствами, пытками, погромами, настоящий фильм для будущих поколений. Под Голливуд. Правда, малобюджетный и с актерами-любителями. Эти игровые сцены, вплетающиеся в ткань документального фильма, не иллюстрация интервью Анвара, не художественная реконструкция событий, а проекции сюрреалистического кошмара, оккупировавшего сознание, прячущиеся за мораль победителя, который по известной логике всегда прав. И хотя «актеры» играют преимущественно себя (палачи — палачей, жертвы — жертв), периодически они меняются ролями, как бы влезая в шкуру другого. При этом Анвар явно испытывает неподдельный страх, вживаясь в роль жертвы, подвергающейся пыткам. Для чего ему это надо? Не есть ли это червь сомнения в собственной правоте, в принятой им клановой морали и страх возможного возмездия? И словно в подтверждение этого Анвар признается режиссеру в своих бессонных ночах и одолевающих кошмарах, от которых он прячется в алкоголе и наркотиках. Он отсма-тривает отснятый материал со смешанным чувством гордости и недовольства. И непонятно, он недоволен собственной игрой, недостаточно эффектным результатом или же смущен взглядом на самого себя со стороны. И словно чтобы прогнать сомнения, а-ля голливудское творение индонезийского розлива прошивается сценами рая — то ли мыслимого будущего, ради которого все это происходило и которое должно оправдать убийства, то ли «реального» рая. Утопающий в тропической зелени прекрасный остров, водопад, танцующие обворожительные девушки, Герман в образе женщины, Анвар в строгом черном костюме, убитый коммунист снимает с шеи проволоку, которой был задушен, достает из кармана медаль и награждает ею Анвара в знак прощения и благодарности за то, что был убит. На этом заканчивается кино Анвара, но не заканчивается фильм Оппенхаймера. Анвар Конго продолжает рассказывать о собственных преступлениях, и вдруг слова запирает в горле спазм тошноты. Позывы достаточно сильные, но освобождения не происходит…

Фильм снимался пять лет. Пять лет — временной интервал между первой сценой, танцем на месте казни и последней… Пять лет жизни человека, мучающегося вопросами морали. «…я не позволял себе перейти грань между “эти люди совершили что-то чудовищное” и “эти люди — чудовища”. Даже так, по-моему, чудовищно считать, что они чудовища. Проклиная их самих, я бы лишь убеждал себя в том, что я не такой, как они. Но это неправильно. Я могу только надеяться на то, что, родись я, как главный герой, Анвар Конго, в Индонезии 1950-х, я бы не пошел на то, на что пошел он. Я точно знаю, что мне повезло не знать, как бы я поступил. К тому же, считая, что каждый из палачей — просто нелюдь, мы никогда не поймем, почему одни люди совершают такие зверства с другими и какой эффект это на нас производит», — говорит Оппенхаймер в интервью*. Фильм «Акт убийства» не только произвел фурор в кинематографическом мире, но и дал эффект в мире реальном. Впервые за сорок лет Индонезия заговорила вслух об этой страшной национальной трагедии. Свидетельства не жертв, но палачей, признания, сделанные не под пытками и не на скамье подсудимых, а в роскошных виллах почивающих на лаврах преступников, признанных национальными героями, вызвали к жизни массу публикаций, исследующих тот геноцид. И это дает надежду, что по крайней мере дискриминация выживших и их потомков прекратится и с них будет снято клеймо «враг народа». Это к вопросу о роли искусства.

* «Убийство — вообще очень человечный по своей природе акт». Интервью с режиссером. http:// www.colta.ru/articles/cinema/1150

ДИ №3/2014