Над Ильей Кабаковым — счастливая звезда. Когда в 1960-х случился пожар на чердаке здания бывшего страхового общества «Россия» на Сретенке, где у него была мастерская, выгорел весь чердак, сгорели мастерские всех художников. Кабакова пожар не тронул. Впоследствии, когда воры стали регулярно «чистить» мастерские, он вычертил схему, вычисляя, в какой день и час залезут к нему. Обозначенной им ночью, когда он со товарищи устроил у себя в мастерской засаду, явились несколько сопливых отморозков; застигнутые врасплох, воришки дали деру. Расчет Кабакова оказался верным. Ему не привыкать чертить схемы. В начале пути он свои картины и рисунки создавал в виде топографических схем или карт. Инсталляции Ильи Кабакова, будь то вчера или сегодня, — воображаемое пространство, где зритель-соучастник додумывает жизнь вместе с художником. Ранее мир этих инсталляций (обобщенно) ограничивали четыре стены, потолок, окно. И еще шкаф, где прячется «человек в футляре». И вот в наше время Илья и Эмилия Кабаковы предъявили тотальную инсталляцию в парижском Большом дворце (Grand Palais) на мегавыставке «Monumenta». Организаторы «Монументы» 13 тысяч кубических выставочных метров дворца раз в год отдают в распоряжение одного из мэтров современного искусства. В предыдущие годы здесь были Ансельм Кифер, Ричард Серра, Аниш Кипур, Кристиан Болтански и Даниель Бюрен.

В виде исключения нынешний проект осуществили двое — Илья и Эмилия Кабаковы, художественная чета, чьи имена наложились друг на друга, сливаясь в общий вензель-иероглиф. «Странный город» возведен ими при поддержке объединения национальных музеев «Гран-пале» и Министерства культуры РФ. Главные кураторы — Ольга Свиблова и Жан-Юбер Мартен, в 1980-х уже курировавший в Центре Помпиду инсталляцию Ильи Кабакова «Мы здесь живем». «Очевидные и загадочные образы, встречающиеся на пути сквозь «Странный город”, создают большое гуманистическое повествование, близкое к эпопее»,— сказал на открытии Ж.-Ю. Мартен. «Странный город», нафантазированный Кабаковыми, опирается на «воспоминание о будущем» — на идеи Мора, Кампа-неллы, пифагорейцев. А страшная сила убеждения, вообще свойственная этому художнику, преобразила овальную капсулу Гран-пале в гигантский удлиненный плод. Его «зерна» — посетители, мы с вами, заключены в белоснежные лабиринты (перекличка с «белым супрематизмом» Малевича?).

В «тотальную инсталляцию» проникаешь через белые ворота без стен, минуя лежачую пеструю сетчатую полусферу. Эта конструкция представляет собой декорацию Кабакова к опере Оливье Мессиана «Франциск Ассизский». Полусфера похожа на вывернутую наизнанку глазную сетчатку, откуда льется «неземная музыка» — «Глаз» испускает «глас».

В инсталляции пять павильонов и две отдельно стоящие «капеллы». В каждом помещении своя выставка, некий визуальный сборный «реестр» ранее осуществленных проектов. В центре — «Пустой музей». В этом стилизованном пространстве на стенах блеклых «флорентийских» расцветок не Тинторетто или Тициан, а одни лишь блики, призраки небывших картин. Ими предписывается любоваться, раскинувшись в мягких креслах, обитых черным бархатом. Следующий павильон — «Врата». В центре дверь на покатом помосте, похожая на гильотину. В зале по кругу полуабстракции со смутно проступающими сводами. Эти врата «из никуда в иное» были уже показаны Кабаковыми в 2008 году в Москве, на ретроспективе в Пушкинском музее. Макет «Манас» выставлялся на позапрошлой Венецианской биеннале. В его пейзаже россыпь малых домиков, похожих на рафинад, выпавший из прорванного кулька. А по кругу «зубы дракона»: отвесные скалы с утопическими каскадами и висячими «райскими» садами, явно недоступными для простых смертных. «Центр космических энергий» вместил футуристические антенны-ятаганы, решетчатые башни, каверны, где с древности запрятаны полые сосуды, как и все прочее, наклоненные строго под углом 60 градусов, который якобы «способствует восприятию космических энергий». Тем самым Кабаков вновь обыграл давнюю идею об особенности русского утопического сознания, переходящего в безумие.

Недостаточно опосредована «Встреча с ангелом». В центре что-то вроде «Лестницы Иакова» наоборот: не ангел спускается к человеку, а человек поднимается на небо. Хотя известно: к людям, ничком лежащим на земле, ангел скорее явится. За стенами инсталляции помещены «Белая» и «Темная» капеллы. Можно представить, что «Белая капелла» расписана художником-персонажем, в свое время придуманным Кабаковым, ее стены, расчерченные на пустые квадраты, лишь частично заполнены фрагментами «отравленной живописи» — какими-то убогими пейзажиками, бытовыми сценками. Но на одной из стен «Белого храма памяти» черной кляксой расползлась страшная дыра забвения. Последнее звено в цепочке, «Темная капелла», — образ сна. Здесь автор расписывается в любви к венецианцам, к Веласкесу, Вермееру, Мане. При этом огромные панно, запечатлевшие, к примеру, вручение Кабаковым японской Императорской премии, уложены на бок, развернуты на 90 градусов. И тут уж ирония звучит в полный голос, тогда как в «Светлой капелле», если вслушаться, звонят колокола. В этом интеллектуальном ребусе есть, конечно, и воспоминание о Советском Союзе, чья тень, конечно же, легла на «Странный город». С некоторой исторической дистанции он воспринимается скорее как некрополь, чем акрополь. Только знакомый всем нам ад кабаковской коммуналки все так же удобен, как старый халат. «Страный город» Ильи и Эмилии Кабаковых прост и даже понятен. Хотя умозрительно многое в нем — загадка:

И привиделось, что в торце под прямым углом,

Проступает черно-синим пятном пролом,

И разгадка трещит, что мир привычный наш

Есть иное ничто, как на стекле пейзаж. 

ДИ №3/2014