Выставка Марии Арендт продолжает программу Музея архитектуры по исследованию архитектурных феноменов в параллельных измерениях и сферах. На ней представлены вышивки архитектурных сооружений и инженерных конструкций — дворцов, башен, колоколен, гиперболоидов, геликоидов и спиралей. Вышитые зарисовки художницы графическим пунктиром переносят на ткань высотные вертикали Сухаревой, Шуховской и Татлинской башен, Калязинской колокольни и Дворца Советов, подъемных кранов и линий электропередачи, вскрывая хрупкость архитектуры и ее зависимость от времени и людей.

Проект Марии Арендт, в котором главным сюжетом становится архитектура, а точнее, наиболее узнаваемые сооружения, ставшие символическими объектами в русской культуре ХХ века (памятник III Интернационалу В. Татлина, башня В. Шухова, дом К. Мельникова, проект Дворца Советов Б. Иофана и братьев Весниных и т.д.), развертывается в материале, на первый взгляд максимально чуждом архитектуре: Арендт вышивает. Вышивка в данном случае выключена из семантического поля, связанного как с традиционно женским занятием на досуге, так и с агрессивным феминистским использованием вышивки и прочего рукоделия в духе Джудит Чикаго. Для Арендт вышивка с неровными стежками и незаправленными нитками — пластический ресурс, фиксирующий сбой идеального архитектурного ритма прямых линий и четких геометрических объемов. Выбранное художником средство изначально удерживает от буквального повторения планов и конструкций: объекты на «тряпочках» Арендт вызывающе двухмерны, им заказан путь в реальное пространство. Перед нами разворачивается своеобразная протоархитктура, новый orbis pictus, составленный из визуальных впечатлений, поэтических образов, а не прочерченных линейкой и циркулем планов и разрезов. Арендт представляет вольные этюды к истории великой архитектурной и мироустроительной утопии, своеобразную черно-белую хронику, проникнутую очень интимным эмоциональным состоянием. Она словно материализует предчувствие грандиозного архитектурного действа, уподобляя куски ткани с условно намеченными сооружениями сетке, которой затягивают фасады на время реставрации или ремонта; ее вышивки, словно временные прикрытия, дают робкую надежду, что за ними откроется реальность не хуже той, о которой грезили Веснины, Мельников или Татлин. Арендт интуитивно нащупывает места «швов, рубцов» культуры и со всей нежностью прикрывает их, как будто услышав слова целановской «Стретты»: «…вот здесь // оно широко разошлось, а здесь // снова сошлось, срослось — и кто // это прикрыл? // Прикрыл это // кто?».

Художник деликатно пробует натяжение нити культуры, проверяя нашу память, а заодно и способность к активному действию: останутся ли великие проекты предчувствием и напрасным чаянием или превратятся в символический знак текущего строительства? Вышитые ситцы Арендт вряд ли заменят картины счастливого устроенного будущего, но сквозь них можно разглядеть нарастание физической массы, бетонно-железного объема, постепенное увеличение теневой зоны, точь-в-точь как сквозь фасадную заслонку в центре любого мегаполиса.

Башни Арендт — именно они больше всего увлекают художника, очевидно, из-за изначальной «идеальной» формы, дерзости конструкции, устремленной вверх, — не разогнать до промышленных полотнищ, все ее «тряпочки» человеческого масштаба, для глаз и руки. Их можно разглядеть и удержать во время работы, не упустив целостности картинки, не растратив усилия, иногда весьма существенного, учитывая специфику техники, где ощущение свободы и легкости достигается не одним широким движением, а множеством мелких уколов, варьирующих плотность наложения стежков. Зритель естественным образом воспринимает произведения Арендт соразмерными себе, собственным пропорциям и положению в пространстве, и великая утопия как-то незаметно становится осязаемой, умозрительно доступной, то есть визуальные знаки Арендт буквально раскрывают свою иконическую природу, не вызывая замирания перед виртуозностью конструкции, не парализуя на мгновение фантазию зрителя, заходящуюся от архитектурных экзерсисов, например, Якова Чернихова или проектов Ивана Леонидова. Там, где у Леонидова дирижабли и прочие летательные аппараты обозначают почти космический масштаб постройки, у Арендт кусты, трамвай с сидящими в нем пассажирами, на которых можно разглядеть цвет головного убора. Арендт не склонна к визионерству, она не прозревает образы будущего, а тихо указывает на их потенциальное претворение, приноравливает наше восприятие, настраивает органы чувств, обращаясь к каноническим сооружениям русской архитектуры, успевшим «обжиться» в нашем сознании. Повешенные в подобие фасадного прикрытия вышивки Марии Арендт оказываются своеобразными поэтическими подступами к осуществлению очередной утопии, соблюдающей человеческий, а не планетарный масштаб, примиряющей и готовящей зрителя к сиянию совершенных зданий в эпоху постиндустриализации и джентрификации, попутно восстанавливающей органические связи, те самые целановские «места швов» между авангардным экспериментом и актуальной градостроительной практикой. 

ДИ №3/2014