В проекте Эллиота, занявшем два этажа Музея Москвы, как и следовало ожидать, «настоящих» звезд нет. Есть, конечно, «местные знаменитости» (например, группировка ЗИП), но с селебритис вроде Ильи и Эмилии Кабаковых или Билла Виолы, привезенных Эллиотом на подведомственную ему в 2012 году Киевскую биеннале, их не сравнить. Тем не менее проект получился невероятно ярким и зрелищным, и в данном случае это скорее комплимент.

Биеннале в этом году кажется в принципе сочувственной и дружественной к зрителю. Инсталляции и объекты — читаемые и запоминающиеся, видео — с небольшим хронометражем, искусно продуманные и красиво снятые (большинство тяготеет к экспериментальной анимации). Будет несправедливым упрекать Эллиота в конъюнктурности и намеренном обхождении социальных проблем — их на выставке много. Биеннале получилась не зрительским набором легкоусваиваемых зрелищ, но зрительным путешествием, сулящим тонкую гамму «ретинальных» удовольствий.

Экспозиция открывается проектом Альберта Сэмрета «Форс-мажор». В клетке вокруг письменного стола, вкопанного в землю и поросшего сорняками, летает живой попугай жако. Этот вид попугаев знаменит способностью запоминать до двух тысяч слов и даже ассоциировать их с предметами. По всей клетке висят радиоприемники — потенциальный источник «знаний» птицы, но неизвестно, к каким вещам она их применит. Привычные ассоциации понятий с реальностью меняются и компонуются заново, а точки инициации идей не видны за выросшей травой (как и письменный стол, за которым эти идеи родились). Работа лишний раз акцентирует постмодерную оптику всего проекта. Существует не текст, но потоки текстов. Не язык, но слова.

Примерно в этом же духе и поясняет Эллиот смысл темы биеннале: мечты как «версии реальности», которые «однажды могут воплотиться в жизнь» (если уже не воплощены). Именно такие «версии» создают участники проекта, обращаясь либо к миру коммерции и рекламы (барельеф «Ключи от рая» группы «Recycle», выполненный из строительной сетки и отсылающий к живописным композициям Ренессанса), либо к царству ушедшей красоты (тряпичные «лепнины» Олега Матрохина, прекрасно вписавшиеся в архитектуру музея), современным перипетиям и мутациям традиционных культур (инсталляция из овечьей шерсти Гульнур Мукажа-новой в виде юрты и рядом женского торса в куклуксклановском колпаке) или углубленному самосозерцанию, когда во время привычного завтрака человек проваливается к экзистенциальную бездну (почти годаровский «размышляющий» фильм Чэнь Чжоу «Доброе утро!»).

У биеннале словно не оказывается единой, большой темы. Представленные здесь работы сложить в целостное высказывание можно лишь с натяжкой. Тем затронуто множество, и смысловые мосты между ними, возможно, иногда есть, но выстроены нарочито. За попугаем Сэмрета зрителя встречает инсталляция Олега Устинова «Администрация», наверное, одна из самых острых работ на выставке, посвященная закону о «пропаганде гомосексуализма». В ее основе — скандальный инцидент с листовками, призывающими «доносить» в соответствующие органы на субъектов, подозреваемых в «пропаганде», таковые в один прекрасный день обнаружили на стенах своих домов жители Ростова-на-Дону. Случай стал темой программы НТВ, начавшейся с общего порицания возврата к «стукачеству» и пришедшей к его апологетике, не признав, однако, этого открыто. Саморазоблачение свершилось без вспомогательных средств, язык деконструировал себя. Этот проект (стоит отдать должное, не самый частый тип экспонатов на площадках Москвы) соседствует с фильмом «Пир» Войтека Дорошука: аппетитный «живой» натюрморт поедают сначала черви и насекомые, а после — голодные собаки, разнося гурманское изобилие на осколки и мусор. Современные вариации на тему vanitas в лучших живописных традициях — с сочной фактурой кадра, продуманной композицией и проработкой светотени. Своеобразным «переходником» между ними можно считать документацию перформанса Ивон Хабровски «Постизображение / Протест», участники которого изображают сцены драк и насилия, своими телами выстраивая мизансцены и застывая в меланхоличных па на манер моделей АЕС+Ф. Но в чем здесь смысловая связь? Борьба за свои права и страдания индивидуального тела — все заканчивается тленом? По этой ли канве выполнено почти кафкианское видео Анук Миладинович «Доступ» (лифт, который постоянно тормозят опоздавшие и который не может уехать, эскалатор, начинающий движение в рекламном щите в метро, и пр.) как упор на бессмысленность и тщетность происходящего?

Сумма «точечных» высказываний — такой диагноз нынешней биеннале будет наиболее верным. Суровая урба-нистика Павла Отдельнова — городские пейзажи, нарисованные «с натуры» в районе Дегунина, но на деле формально и композиционно цитирующие работы других художников (например, Сиприена Гайяра). Бутылочные джунгли Донны Онг: «заросли» зеленого стекла с «лесным» саундтреком. Объекты «гражданского сопротивления» краснодарцев ЗИП: вышка с громкоговорителем, передвижное деревянное убежище для потенциальных преследуемых. Фотографические «аккумуляции» восточных религиозных атрибутов Пратипа Сутхатхонгтая то ли вырождаются в сувенирную продукцию, то ли, собранные вместе, обретают мистическую силу. Разные миры. Слишком яркие и зрелищные, чтобы пройти мимо. Слишком различные, чтобы быть связанными.

Примечательно, что многим художникам на выставке свойственно обостренное, почти физиологическое восприятие течения жизни. Их чувствительность, однако, не всегда материализуется в конкретных образах, но вынесена на поверхность абстрактно — как «мясо жизни», чьи жилы пронизывают мысли, а запах разлит в воздухе. Квинтэссенция этого — инсталляция Лек М. Гьелоши «Также известная как “сопротивляемость”»: белый павильон с шипами, отпугивающими птиц под потолком, фотографией слепого человека на стене и защитной «пузыристой» пленкой на полу. Когда оказываешься внутри, все три элемента резко складываются в единый гештальт. Спицы, глаза и нечто лопающееся под ногами, неожиданно между ними возникает связь, и наступать на «пузыри» становится неприятно. В видео Ма Цюша «Радуга» одетые в белое фигуристки давят коньками помидоры, рассыпанные на льду катка, превращая его в красное месиво. Самая эффектная анимация на выставке — работа Сунь Сюня «Некоторые поступки, которые еще не были описаны революцией», состоящая из сотен «оживших» ксилографий, складывающихся в панораму современной истории Китая с непрекращающейся военной резней и культурно-промышленными революциями, увиденными в полубреду (часть действия происходит в психиатрической больнице, а иногда, кажется, буквально в голове у героя). Искрометный мультфильм Лу Яна «Человек-матка» в стиле японских аниме: путь рождения супергероя, метафорически представленный как этапы развития плода в утробе. Анимированные сцены поражают натуралистичностью.

Другая особенность выставки — внимание, что ожидаемо, большинства авторов к проблеме идентичности. Самая пронзительная фотосерия на биеннале — «True Self» Ирины Максимовой — посвящена трансгендерам (людям, чей биологический пол не совпадает с социальным), для которых проблемным является не столько осознание и принятие своего истинного пола, сколько выстраивание отношений с нетерпимым социумом. Основной сентимент большинства героев (судя по коротким интервью, сопровождающим их портреты) — одиночество и боль от неприятия окружающими, но также и сожаление многих о том, что они не совершили «переход» раньше и не начали жить в согласии с собой 10 или 20 лет назад (препятствовали семья, невыросшие дети, социальные связи). «Запрещенная» идентичность — тема фильма Кристиана Немета «Решетка»: молодой человек признается на исповеди, что он гей, и священник, до этого момента готовый впустить «сына» в лоно церкви, едва ли не изгоняет его прочь до избавления от «порочного греха». Как быть верующему, не желающему отказываться от себя, но дорожащему своим религиозным выбором?

Политическая идеология и философские убеждения оказываются физиологичными, а анатомия тела — следуя заветам Фуко — политической. Не случайно наиболее традиционалистские взгляды на быт и семейные отношения в работе Анастасии Вепревой «Должна» озвучиваются голосом Елены Малышевой, ведущей популярной телепрограммы «Здоровье». А в работе Евгения Гранильщикова «Похороны Курбе» реальные тела героев оказываются буквально растворены в языковых играх, сопровождающих нашу жизнь — от кухонных разговоров до бесед об искусстве или протестных митингов, а то и вовсе случайных картин, непроизвольно всплывающих в памяти. Символична фигура французского художника Гюстава Курбе, известного не только изобретением реалистической живописи, но и участием в Парижской коммуне и разрушении Вандомской колонны. Интерес к этому художнику актуален и по сей день в работах ведущих теоретиков — от Геральда Раунига до Линды Нохлин (по совпадению, исследовательницы проблемы телесности в искусстве). Новые поколения художников и есть те напластования, в которых продолжает циркулировать знание, доселе обремененное дополнительными контекстами и интерпретациями. Чувствовать их, как, впрочем, и распутывать весь клубок, и есть удел молодых. 

ДИ №4/2014