ИЗНАНКА ПЛАСТИКОВОГО ПЛЯЖА

Выставка молодых азербайджанских художников «Astar» (куратор Наиля Аллахвердиева) открывается работой Фархада Фарзалиева «Торпанк»: пирамида из кружек с шедеврами соц-сетевого «арта» и портретами телезвезд. Рядом «Ассорти-хит» Эльтурана Мамедова: диски музыкантов — аборигенов местных деревень и сел, которых часто приглашают поиграть на здешних свадьбах. Записи можно послушать в наушниках, а обложки с характерным «трешевым» оформлением висят на стене, вклеенные в постеры с морем и пальмами. Название выставки отчасти отсылает в латинскому astra (звезда), но с азербайджанского переводится как «подкладка» — материальная изнанка, на которую ложится «приличная наружность» вещи.

Современный Азербайджан, как и большинство государств с развивающейся экономикой, активно наводняют потоки глобализованной культуры, новых технологий и деконтекстуализованных образов и ритуалов. Оседая в местном контексте, они с «изнанки» подшиваются локальными традициями, а заодно остатками «советской цивилизации», присутствие которых молодое поколение остро ощущает и сейчас.

Ядро выставки составляет дуэт двух инсталляций: «Летний хит» Фархада Фарзалиева (настенная видеопроекция морского побережья и настоящий пластмассовый шезлонг) обдувает вентиляторное «воинство» Самира Салахова («Чангли и его армия»). Пространство ныне закрывшегося бакинского завода кондиционеров, к истории которого отсылают обе работы, в прошлом году освоил арт-фонд «YARAT!», поддержавший и выставку «Астар». В современном мегаполисе, однако, настоящего пляжа не найти — разве что его имитацию из дешевого ширпотреба (как вентиляторы у «моря»), а культурные топосы становятся открытками для туристов или пластиковыми сувенирами на память.

Местные традиции и верования при этом никуда не деваются, но вынуждены адаптироваться к новым реалиям и ценностям. Происходит это непросто: западный либерализм и толерантность здесь сталкиваются со строгостью моральных и религиозных норм, о чем напоминает фотосерия Тамины Али «Пустой дом» с женщинами, решившимися нарушить табу и раздеться для откровенной съемки, но попросившими не снимать их лиц. Но когда-то привычный порядок, который казался естественным, стал маргинальным и теперь воспринимается в штыки. Например, жестокая гендерная дискриминация, о ней рассказывают героини фильма Ситары Ибрагимовой, подвергающиеся унижению из-за того, что родили дочь, а не сына.

Выставка — не об утрате корней и не поиске национальной идентичности, она о стремлении вписать себя в меняющийся социальный и культурный порядок. Глубоко личные вещи — как в заглавном для выставки фильме «Астар» Замира Сулейманова и Эмин Азизбейли — остаются с тобой всегда. Но это не мешает рассказывать о себе языком актуальных медиа — экспрессивной абстракции и стрит-арта (картины Аги-ля Абдуллаева — текст дневника на полотнах в стиле Твомбли и Баскии). И конечно, находить глубоко интимное в нескончаемых информационных потоках («СМС-диаграмма» Фархада Фарзалиева), когда вопрос «Как дела?» на экране смартфона может очень многое значить.

СМУТНЫЙ ОБЪЕКТ БОКОВОГО ЗРЕНИЯ

В отличие от проекта азербайджанских художников, поражающего почти калейдоскопической пестротой, участники чешского проекта «Периферическое зрение» (куратор Вацлав Яношчик) работают не просто более сдержанно, но как будто настороженно относятся к самой области визуального. Не стремясь полностью элиминировать зрелищность, большинство авторов нарочито эксплицируют метод, при помощи которого сделаны их проекты, не усложняя вещи по смыслу, но стремясь обнаружить изобразительный потенциал там, где, казалось бы, его совсем не может быть. Ярче всего это иллюстрирует проект «Ч/Б» Яна Лесака: художник засвечивает пленку белым светом и печатает с нее абсолютно черные фотографии, а затем обрезает каждый снимок до вытянутой узкой полоски, превращая фото в объекты. Павел Пршикаский и Мирка Вечержова разливают по траве густой химический состав, цветом напоминающий фактуру/ текстуру скошенного луга, природное и искусственное дополняют друг друга, удваивая изображение. С ним зарифмовано другое видео с покачивающимся на воде куском льда — этакая кино-абстракция, манерой съемок и текстурой вещей отсылающая к эффектам компьютерной графики.

Некоторым художникам для производства образов оказалось не нужно ничего изобретать. Роман Штетина выставил две работы: реконструкцию типового занавеса, висевшего в одной из чешских радиостудий (оригинал не сохранился), и архивное фото из этой же киностудии. Художник не просто «спасает» предмет, выпавший из обихода, но извлекает из него новый смысловой резонанс. Занавес использовался, чтобы скрыть колонки, служил материальным барьером между зримым и слышимым.

Тип визуальности, полюбившийся молодым чешским художникам, обладает еще одной существенной особенностью: он неизменно связан с движением. И не только потому, что создание любого произведения — процесс динамический, но и потому, что любая вещь, изменив положение в пространстве, в некотором роде становится другой. В своем перформансе Луциэ Долежалова, одетая в белое, разливает на себя и вокруг черную краску. Художница «цитирует» не только американскую «живопись действия» или японку Сигеко Кубота, рисовавшую абстракции фактически своим нутром, но и знаменитые кляйновские «Антропометрии» и венских акционистов, чье рисование телом («Нарисуй себя сам» Гюнтера Бруса) также продолжило модернистскую линию расширения представлений о живописи. Другую работу можно полноценно рассмотреть лишь в движении — в буквальном смысле мимо нее нужно пройти. Инсталляция Яна Хлупа, Луциэ Кордачовой и Луциэ Котвановой «Разлом» внешне напоминает кристалл, на его «грани» проецируется изображение кухни, оно реагирует на шаги посетителей, перематывается вперед или назад, и запускается «продолжение» сюжета. Проект, лишенный стабильности и статичной конфигурации, и в прямом смысле раскрывается на ходу. Проекция создает зрелище, которое легко и не заметить.

ШИПЫ И ШЕСТЕРЕНКИ ТРАВМЫ

Молодое украинское искусство всегда отличалось чувствительностью к социальным вопросам, потому от кураторской выставки Сергея Климко и Леси Кульчинской «Эксплуатация воображаемого» легко было ожидать политического высказывания. Наиболее острым высказыванием экспозиции можно считать фильм художника и критика Алексея Радинского «Референдум», в котором пожилая жительница Крыма рассказывает о бомбежке ее дома немцами и последующей депортации крымских татар, к коим принадлежит сама. Ее рассказ заканчивается словами: «Сейчас пойду на референдум, а что больше будет — не знаю», в которых сквозит какое-то отчаяние, навеянное не текущим моментом, но многолетним наблюдением за жерновами истории, перемалывающими всех, не разбирая чинов, имен и лиц. Вокруг нее плакаты и атрибуты убогого праздника с песнями. Реалии актуальных политических пертурбаций здесь вынесены на поверхность, но без готовых интерпретаций, споров, срывающихся на крик.

Представленных на выставке авторов, впрочем, в гораздо большей степени волнует не столько внешняя, сколько внутренняя политика их страны, застывшей в состоянии перехода и затянувшегося определения своей идентичности, в том числе и относительно идеологической границы, определяемой условно как «Запад». Владимир Воротнев на старом советском ковре нарисовал белый крест наподобие тех, что украшают флаги многих европейских государств (проект «WentWest») — символ устремления на Запад при нерешенных внутренних проблемах. Более «зрелищно» об этом высказался Евгений Самборский, он построил сарай из деревяшек и металлолома, а его интерьер нарочито обставил в стиле хай-тек: даже лампа, блокнот и ручка на столе выкрашены в холодный белый цвет. Наскоро сколоченный сарай после «евроремонта» в реальности не выглядит привлекательным и не учитывает желаний тех, кто собирается в нем жить.

Но в корне неверным было бы воспринимать высказывания художников в русле пресловутого антизападничества или поиска «собственного пути». Участники проекта живут внутри ситуации, которую критикуют, и их рефлексия — опасность очаровываться картинками и образами, когда легко принять необдуманное решение. Политические процессы сложнее и многомернее, чем кажутся, а ожидаемые перемены нельзя срежиссировать, покрасив, перефразируя кэрролловскую «Алису», красные розы в белый, да еще и строительной краской. Критика репрезентации — завершающий аккорд экспозиции от киевской художницы Zigendemonic: многоканальная проекция «Травма» с анимированными образами в эстетике панк-роковых обложек и зинов, перемежающихся изображениями искалеченных тел и человеческих внутренностей. Насилие разрывает картину мира, и художники не могут не говорить об этом, даже если кому-то это не по душе.

ГРАНИЦЫ, ЧИТАЕМЫЕ МЕЖДУ СТРОК

В отличие от многих проектов в ММОМА тайская выставка «Краткая история памяти» (куратор Лаурен Райд) выдержана в едином ключе. Все работы (четыре фильма) сняты в сновидческой, галлюцинаторной оптике, герой вещает из потустороннего, а не реального мира. Телесность и «трезвость», уравновешивающую психоделизм, фильмам добавляет привязка к биографическим событиям и политическим реалиям, как, например, в давшем название выставке видео Чулиэрннон Сирипхол: монолог женщины, потерявшей сына во время беспорядков с участием «краснорубашечников» (сторонников нынешнего правительства страны). Фон ее рассказа — городские фотопейзажи с вкраплениями анимации. Фильм Тулапоп Сенгароэн — письмо сыну от отца, которого нет в живых. Но подобная «надмирность» взгляда — не эскапизм или бегство от реальности. Политический климат в Таиланде с его жесткой цензурой и нестабильностью едва ли оказывается благоприятным для прямого высказывания, поэтому и завуалированы намеки, зашифрованы послания. В другом фильме Чулиэрннон Сирипхол герой, играющий ученого-урбаниста, рассказывает о традиционной тайской храмовой архитектуре, вытесняемой более «правильными» западными пирамидальными конструкциями. Они встречаются в городе везде (вплоть до офисов) и символически призваны, по словам рассказчика, нормализовать жизнь в стране. Но такую же форму имеет и палатка в протестном лагере на площади Бангкока, кадрами которого заканчивается фильм. В конце видео герой, примерив всевозможные маски (от народных до масок Анонимуса, полюбившихся движению «Оккупай»), улетает в космос, населенный теми же мистическими пирамидами. Космология, повседневность и политика обнаруживают внутреннее сходство и связываются в единое целое. В основе работы Нонтават Нумбенчапол «Вглядись и услышь» — сказка о принце-завоевателе, чья миссия — объединить Таиланд и править. Фоновый видеоряд — агрессивная психоделическая абстракция — выполнен в цветах национального флага: политика здесь не уходит на второй план, но «сочится» из самой ткани повествования.

Более остро о политике высказываются художники Пакистана в кураторском проекте Хаджры Хайдер «Пастбище еще зеленое?». Зритель проходит через зал с инсталляцией Муззумила Рухела «Болтовня»: множество телевизоров, настроенных на новостные каналы. В соседнем зале работа Фазала Ризви «Ниже по реке я встретил мальчика»: видео-изображение реки Лиари, протекающей через самый криминогенный город страны Карачи, куда никто не решается поехать. Намеренно оказавшись там, художник записал свой разговор с местным ребенком, распечатал его и развесил листы по городу. Поверхностность и пустота новостных потоков, запутывающих, а не проясняющих картину реальности, противопоставляются «включенному» антропологическому исследованию на территории, оказавшейся ничейной землей, вычеркнутой из общественного сознания.

МАКЕТ МЕЧТЫ

Выставка «Мечтающая машина» куратора Саши Бурхановой получилась компактной и камерной, однако пространство ГЦСИ оказалось для нее слишком просторным. Работы шести художников, участвующих в проекте, с трудом заполняют целый зал. Авторы решили поразмышлять, как выглядел бы искусственный интеллект, если бы его удалось создать и наделить антропоморфными чертами. Название всей экспозиции концептуально роднит ее с основным проектом биеннале, рамочная тема которого — «Время мечтать».

Художнические мечты о «постчеловеческом» на деле оборачиваются почти полным отсутствием артикулированного высказывания. В центре экспозиции — инсталляция корейца Санг Джин Кима, который, будучи заядлым курильщиком, приобрел очиститель воздуха, неожиданно начавший реагировать за аромат цветов так же, как на сигаретный дым. Машина, нюхающая цветы, — образ забавный, но не более того. В двух своих фильмах художница Алекс Аникина попыталась представить, как воспримет будущее поколение текстовый массив, оставленный предшественниками. Компьютерный голос, читающий фрагменты из разных произведений, звучит на фоне разрозненных архивных видеосъемок. Однако опознать оригинал невзможно, да и архив редко приходит к нам столь фрагментированным и неупорядоченным — над систематизацией текстов обычно трудятся десятки людей. Гаррет Оуэн Ллойд в проекте «Возможные сценарии будущего» воплощает грядущие утопии и дистопии, мир абсолютного равенства или землю, где все границы на замке. Однако по четырем макетам, изображающим различные ландшафты земли, понять эту идею нет никакой возможности. Проект напоминает скорее групповой психологический тренинг, участникам которого предлагается сначала помечтать о будущем, затем «воплотить» его при помощи пластилина, бумаги и красок, а после жить так, чтобы персональная утопия стала явью.

Кураторы очарованы самыми простыми и наивными вещами вроде фотосерии кореянки Руби Квон, сканировавшей обычные зеркала, в которых отражение лазера отдаленно напоминало карту звездного неба. Или снимками Луиз Бир из серии «Мōна», которая фотографировала лунный свет, проникавший в темное помещение, и обрабатывала кадры до тех пор, пока изображение на них принимало почти скульптурные очертания. Сфокусированность биеннале именно на молодости художников, судя по всему, была трактована слишком буквально — как романтическая возможность помечтать при луне.

ДИ №4/2014