ДИ. Где вы учились и как пришли в современное искусство?

Ольга Кройтор. Я училась в Центре образования № 109 (школа Ямбурга). Там классы делятся на гимназический, лингвистический, общеобразовательный и художественно-графический. Моя бабушка хотела, чтобы я поступила в гимназический, однако не получилось, но был недобор в худграф, ну меня туда и отправили. Если честно, на тот момент я не рисовала. Я писала стихи… Когда спросили рисунки, бабушка сказала: потом принесу. Но так и не принесла. После окончания школы выбора, куда поступать не было, поскольку все, что я умела на тот момент, — рисовать. И я поступила в педагогический институт на худграф, где проучилась пять лет. К курсу третьему я узнала, что существует такое современное искусство. Стала ходить на выставки. Поначалу ничего не было понятно. Казалось, что в институте нас учат действительно настоящему искусству, а тут непонятно что и непонятно зачем. Но постепенно стала воспринимать картинки, а вот перформанс и видеоарт какое-то время вообще не признавала. После института работала в юридическом издательстве, где занималась дизайном. Называлось это «художественный редактор», но по факту я делала обложки для книг, всевозможную рекламную продукцию. А параллельно ходила в Свободные мастерские при ММОМА. Но и там я ничего толком не поняла. Потом решила поступить к Бакштейну в ИПСИ. К тому моменту я рисовала мало, у меня был какой-то страх сделать собственное произведение. Поэтому в ИПСИ я поступала опять же без работ. Что-то наврала, принесла два или три эскиза, и меня взяли. Но в Институте проблем история повторилась — современное искусство мне не стало понятнее.

ДИ. Когда и как произошел перелом?

Ольга Кройтор. Я училась понимать искусство через людей. Ходила на выставки, со всеми знакомилась — мне было интересно. Смотришь работу, а она словно на иностранном языке написана, и ты не можешь ее прочитать, не можешь понять, о чем это. Какая-то белиберда. А потом кто-то тебе на твоем языке объясняет. Другой человек тоже что-то рассказал. И вот так шаг за шагом начинаешь понимать и принимать все это. Постепенно учишься сам расшифровывать и интерпретировать.

ДИ. Следующим шагом должны были стать самостоятельные работы.

Ольга Кройтор. Во время учебы в ИПСИ я сделала всего пару работ. А после окончания примерно полгода вообще ничего не делала. К тому моменту я уволилась с работы, сидела дома. И вот в один прекрасный момент что-то стало появляться. Начала выклеивать коллажи с архитектурными сооружениями из комиксов. На тот момент там еще были изображения людей. Но от этого я быстро отказалась. Удачным проектом оказались две большие работы — два на два метра — без людей. Их показывали у Гельмана. А параллельно я решила выклеивать ту же архитектуру из газет — старые советские газеты, преимущественно семидесятых — восьмидесятых — «Труд», «Комсомольская правда». Я начала их резать, но вдруг поняла, что эти красивые изображения резать просто невозможно, столь выразителен их визуальный язык. И я неосознанно начала двигать их по листу. Так получилась одна работа, потом вторая, ну и на данный момент их уже много.

ДИ. Первый перформанс?

Ольга Кройтор. Первый перформанс я показала на своей первой же персональной выставке в ММОМА на Гоголевском «ЧТОНИЧТО». Я там лежала под стеклом, как произведение искусства. Впоследствии я его переосмыслила и несколько модифицировала. Вообще к перформансам я подхожу интуитивно, никогда не знаю, что получится. То есть он у меня не из логики рождается, а чувственно — словно пружина выскакивает из меня. И когда дрожь внутри испытываешь, понимаешь: это то.

ДИ. То есть образ первичен? А потом происходит его концептуализация?

Ольга Кройтор. Именно. Это как Пивоваров, не помню кого цитируя, сказал: сначала интуиция, а потом интеллект. И у меня сначала визуальное… Должно быть гармоничное изображение. И так же с коллажами. Я долго в поиске композиции, самой правильной, могу неделю двигать, пока внутри не екнет и я не пойму, что попала в точку. Хорошо, что я понимаю эту историю, и она мне близка. Как будто занимаешься поиском чего-то утраченного.

ДИ. Что больше доставляет удовольствия — выклеивание коллажей или перформанс?

Ольга Кройтор. Нельзя делать что-то одно продолжительное время. Становится скучно и как-то затирается. Коллажи всегда хорошо покупали, но когда я начинаю что-то делать, не думаю, что это может быть кому-то еще нужно. Выставка — да. Но что это кто-то будет покупать, я и представить когда-то не могла. А долго делать вещи в ситуации востребованности на них становится скучно.

ДИ. Современное искусство часто сокрушается по поводу своей маргинальности. Остросоциальный уклон, казалось бы, должен помочь ее преодолеть. Однако этого не происходит. Может, потому, что язык непонятен. Редкие исключения лишь подтверждают правило. Для вас это проблема?

Ольга Кройтор. Я не делаю остросоциальное искусство, я делаю искусство личное, в себе копаюсь. Главное, чтобы мне самой было интересно. А если это интересно еще кому-то, здорово. Конечно, существует проблема взаимодействия с публикой. Но людям надо объяснять, наверное, должны быть экскурсоводы на выставках. Особенно остро чувствуешь сложность взаимодействия во время демонстрации перформанса. Например, когда я показывала перформанс «Без названия» в Никола-Ленивце во время «Архстояния» прошлым летом, то много думала об этом. Я его делала сначала для ММОМА, а потом, как уже говорила, несколько переосмыслила и в Никола-Ленивце уже представила в том виде, в котором он и должен существовать. Там я лежала под стеклом в земле. Предыстория такова. Когда я в первый раз приехала в Париж, то, конечно, отправилась прямиком в Лувр и первым делом к «Моне Лизе». И у меня возникло какое-то смешанное чувство. С одной стороны, как в рассказе Гришковца, ничего не испытываю, а с другой — мне ее стало безумно жалко: вот она за стеклом, куча людей с фотоаппаратами снимают и снимают, словно она живой человек, какая-то обнаженная модель. И я стала думать о человеке как произведении, о роли художника, связи между художником и произведением, ну и, конечно, о восприятии зрителя. Там же, в Никола-Ленивце, у зрителей была возможность что угодно делать. И они делали. Кто-то ходил по стеклу, кто-то разделся и лег сверху, кто-то плакал, кто-то семечек насыпал, кто-то в стакан коньяк налил, кто-то цветочек положил сверху, кто-то принес кресло, сел рядом, пиво достал и сидел два часа. Я даже подумала: это действительно, наверное, мое лучшее произведение. Если зритель может два часа просидеть… А потом пришли какие-то люди и начали аккуратно отодвигать все травки, которые сверху нападали, протерли стекло салфеточкой. Я даже подумала, что вот им я бы с удовольствием подарила свои работы. Эти различия в реакции людей мне очень интересны. Кто-то потом мне писал и спрашивал про этот перформанс, просил объяснить. Я начала отвечать на письмо какой-то женщины, что в итоге вылилось в длинный текст. Вообще не люблю писать тексты, но здесь действительно надо было объяснить. В том числе и самой себе. И про восприятие себя как картины, и насколько нужно это произведение, насколько уместно, и отношение зрителя к нему — меня все это беспокоило. Так или иначе отождествляешь себя с тем, что делаешь.

ДИ. Сколько по времени вы лежали в земле?

Ольга Кройтор. Первый день пять часов, второй — восемь.

ДИ. А в Гараже сколько длился перформанс «Изоляция», который вы показывали на выставке «Do it! Сделай это!»? И какую основную мысль вы в него закладывали?

Ольга Кройтор. Час, потому что больше невозможно. Чисто физиологически. Очень было больно. Это перформанс, о местоположении человека в пространстве многочисленных коридоров. Вот ты, ищущий себя, уже отрываясь от земли, и снова какие-то коридорные дорожки, буквально врезающиеся в тебя. В итоге ты остаешься зависшим в пространстве, не чувствуя почвы под ногами и полностью неспособным воспарить над самим собой, фактически обездвиженным.

ДИ. То есть для вас важно не только психологическое, но и физическое преодоление?

Ольга Кройтор. Да. Хотя я потом думаю, как бы упростить, но упростить не получается.

ДИ. Вашим перформансам свойственна статичность. Некий зафиксированный образ. В этом есть что-то от классического, традиционного искусства. Ольга Кройтор. Мне всегда казалось, что перформанс — как кадр из фильма. Что-то происходило, и вот оно застопорилось. Потом что-то еще будет происходить. Но это кадр. Мне тяжело дается восприятие танцевального перформанса. До этого я еще не дошла. Мне пока непонятно, с этим я еще не разобралась, если честно.

ДИ. У вас открывается персональная выставка в галерее «Комната». Что на ней будет представлено?

Ольга Кройтор. Перформанс, видео и фотография, то есть все то, чего никогда я не понимала. Апогей непонимания был после института, причем более всего фотографии. Я всегда думала: фотография — это искусство?

ДИ. Выставка называется «Лишние». Лишние — это кто?

Ольга Кройтор. Человек, который не нужен. Эту историю я начинала когда-то с инсталляции сгоревшей комнаты. Во всех пространственных работах (инсталляциях, перформансах) я так или иначе затрагиваю тему человека, который не нужен, который не был замечен, который ушел, и о нем никто не помнит.

ДИ. Почему эта тема так волнует?

Ольга Кройтор. Мне кажется, это мое личное восприятие, мои страхи, то, от чего с помощью искусства мне удается избавляться. Ну или хотя бы понимать, как все происходит, что действительно важно. Возможно, это связано с излишней потребностью во внимании. Когда внимания становится больше — начинаешь уходить в себя, анализировать происходящее. Лишним человек оказывается не только для окружающих, но и для себя.

ДИ. У вас есть авторитеты? Среди отечественных художников или западных?

Ольга Кройтор. Для меня художник неотъемлем от личности человека. Поэтому больше авторитетов получается в нашей стране, так как я могу непосредственно судить об этих людях, знаю, как они к этому пришли. Люблю, когда все по-честному. Мне нравится, когда человек живет тем, чем занимается, а не просто зарабатывает деньги или развлекается. Тогда ему начинаешь верить. А конкретно по именам я называть не решаюсь.

ДИ. Вы преподаете черчение в Бауманке, а хотели бы иметь учеников-художников?

Ольга Кройтор. Тогда мне придется кучу всего перелопатить, чтобы им все это рассказать. А не хочется делать из искусства работу. Кроме того, у меня предвзятое отношение к себе, к тому, что я делаю, и к студентам наверняка будет то же самое. Это грозит тем, что я буду навязывать им свою точку зрения, воплощать свои идеи через них. А им же надо по-своему развиваться. Мне как-то предложили курировать выставку, я отказалась.

ДИ. Вы сказали — им надо развиваться по-своему, однако наше молодое искусство сегодня часто обвиняют в том, что оно приближается к среднестатическому европейскому. Работают, как по лекалам. То есть не возникает таких, пусть вторичных, но все же своеобразных явлений как, допустим, московский акционизм или московский же концептуализм.

Ольга Кройтор. Да, есть такая проблема. Можно составить две колонки с русскими и западными художниками. Иногда совпадение один в один. Вопрос тогда к кураторам: почему они это показывают? И почему критики, которые потом пишут статьи, не обращают на это внимание? А еще что касается стандартизации. Может, это потому, что их так учат? Но в то же время мне кажется, что молодые художники более свободны, меньше боятся. У них нет страха сделать что-то не так. Они не боятся создавать огромные инсталляции. Не задают вопросов как, где же я все буду хранить, как собирать, где взять средства.

ДИ. Вот вы стали художником, а если бы…

Ольга Кройтор. Хотела в театральный поступать… Была бы одна из тысячи… Однако актерам сложнее, там ты играешь роль, принимаешь чужие проблемы, а здесь со своими возишься, придаешь им форму. Здесь в первую очередь выступаешь как режиссер.

ДИ. Работы часто покупают?

Ольга Кройтор. Когда они есть, покупают часто. Во всяком случае, когда я продавала сама, все было так. Но когда стала работать с галереей, дела пошли хуже… Не знаю, но мне кажется, покупателю важна личность художника. Я привыкла сохранять контакт с теми людьми, которые когда-то покупали мои работы. А когда контакта никакого нет, мне эта ситуация не нравится. Поэтому я и ушла из «Риджины». Возможно, это наивно, но для меня важно, у кого находятся работы, важно понимать этого человека.

ДИ. Планы на ближайшее будущее?

Ольга Кройтор. Участие в молодежной биеннале, в «Манифесте». А вообще хочется сделать большую выставку с комиксной архитектурой, законченную историю. Я ее части всегда разрозненно показывала. Пришло время собрать объекты воедино. Если я последнее время большее значение придавала содержательной стороне работ, что и фиксирует выставка «Лишние», то теперь у меня потребность форму выстроить. Мне этого в последнее время не хватало. 

ДИ №4/2014