Минуты через две червяк перестал курить, зевнул раза два и встряхнулся. Потом он спустился с гриба и пополз в траву, загадочно проговорив: «Одна сторона сделает тебя выше, другая ниже».

Льюис Кэрролл.

Приключения Алисы в Стране чудес. (Перевод А.Н. Рождественской)

Множественность отражений, трансформации пространства, тусклый свет в полумраке, искажение зримого — все эти внешние барочные эффекты способствуют тому, чтобы пошатнуть уверенность в подлинности видимого, придать ему измерение мнимости и вымышленности. Формально они вторят гламурной изысканности: много блеска, много розового, полупрозрачная нежность карандашных рисунков (личный тренд сезона, по признанию автора). Содержательно они раскрывают сугубо авторскую мифологию, обнажают сны наяву, машинальные, безотчетные, предельно интимные. Сквозь неверное мерцание ускользающего смысла невозможно разглядеть целое, скрытое за бесчисленными обрывочными деталями, рассыпающимися мелким бисером случайных ассоциаций. Образы Юлии Заставы — перечень навязчивых состояний, наваждений — демонстрируют выбравшихся на свободу демонов подсознания, которые снуют бликами в зеркальных и металлических поверхностях, дробятся в различных имитациях, превращаются в отражения-фальшивки, раскрывая конечность и ограниченность продуцируемых образов.

В проекте «Мерцающий» барочное иллюзорное видение действительности соприкасается с типичным отечественным архетипом обыденной таинственности, мистичности, доходящей до инфернальности и непременно соседствующей с унылым внешним существованием. Эта образность восходит к русской декадентской литературе XIX века, рисующей тусклое и бессмысленное существование, как правило, провинциальное. Имеет она отголоски и более свежие и романтичные, как, например, фильмы Андрея Тарковского, где фантастичность происходящего оказывается не более чем изнанкой сознания, воплощением потаенных мыслей и чувств, просочившихся в реальность, пугая и заводя в тупик своих обладателей.

Тяга к мрачной, тревожной таинственности внутреннего мира основывается на роботичной мнимости внешнего течения жизни, когда ее действительное целостное движение нарушено, приостановлено или прервано. «Зона», в которой действует и раскрывает себя бессознательное, почти не имеет внешних координат, она условна, заведомо погранична, и в качестве доведенного до абсурда примера может служить сегодняшняя притягательность Чернобыля как сформировавшегося туристического центра, обретенного за пределами привычной жизни, как бы вынесенного из реальности.

Культурой обусловлено, что жесткий контроль социума и личная бдительность обычно сдерживают навязчивые фантазмы, хотя чудовища неизбежно прорываются на свободу, как только разуму удается вздремнуть. В нашей действительности то и дело обнаруживаются неувязки, лакуны, прорехи в общем плане бытия, сквозь которые проявляются различные образы бессознательного. В искусстве они обретают плоть, но и в самой жизни порой воспринимаются как данность. Об этом писал в свое время Федор Сологуб: общество спокойно принимает психически ненормальных людей и считается с теми, у кого от недотыкомок рябит в глазах.

Произведения Юлии Заставы переполнены ощущениями эфемерного, ускользающего восприятия жизни, лишь мерцающей, но не подающей точных сигналов. Общая же идея оставленности, внутренней опустошенности, отсутствия смыслов и обреченности столетиями не отпускает творческий андеграунд, вновь и вновь приманивает молодых художников, погружая их в тяжелые, загадочные, болезненно-лихорадочные сны, заполняющие, а порой и вытесняющие действительность. Красочные свободные галлюцинации совпадают с представлениями о жизни. Психоделика стирает способность выявлять нормы. Приходиться помнить, что, погружаясь в сон, ты ничего не узнаешь о пробуждении.

ДИ №5/2014