Художник большого творческого диапазона, активно работающий и экспериментирующий в различных видах и жанрах изобразительного искусства, З.К. Церетели создает свои миры и новые, яркие и необычные пространства, в которых органично живут его герои. Жители Санкт-Петербурга уже имели возможность познакомиться с творчеством мастера, крупнейшего современного монументалиста, памятники и скульптурные композиции которого установлены в больших и малых городах России и многих стран мира (есть они в Северной столице.) Масштабная выставка произведений З.К. Церетели в 2005 году состоялась в Центральном выставочном зале «Манеж». В 2009 году в Михайловском замке Государственного Русского музея был реализован интереснейший проект «Мастерская Зураба Церетели». Выставка произведений скульптуры и эмалей «Формы искусства — цвет, свет, объем» в Константиновском дворце Санкт-Петербурга сопровождалась проведением мастер-классов знаменитого художника. Выставка «Возможные миры» приурочена к 80-летию мастера.

Мир, в котором мы живем, полон драматизма. Трагические измерения жизни перетекают в трагические измерения искусства. Более того, такая влиятельная линия в философии искусства ХХ века, как франкфуртская школа (Теодор Адорно, Макс Хоркхаймер, Юрген Хабермас), склонялась к тому, что ранящая правда искусства — это не что иное, как «усиленная правда жизни». Но в природе большого таланта всегда заложен дар творческого преобразования мира, созидания таких пластических образцов, которые помогают человеку встать на ноги, обрести силу духа.

Если художник непрерывно переносит в свое искусство все горести и страдания, которыми он окружен, перед нами некий «репродуктор» происходящего, по принципу «что вижу — о том и пишу». И вот я думаю, что Зураб Константинович Церетели также опрокидывает приведенную формулу.

Мне нравится в творчестве у Зураба Церетели многое, но есть два произведения, к которым всегда хочется подойти. Это бронзовый барельеф «Цыгане» и живописная картина «Петухи». Удивительную композицию создают не столько силуэты самих петухов, сколько сложный колорит этой картины. Изумрудно-зеленый цвет, сполохи красного спектра, травянистые оттенки образуют энергетическое взаимодействие, которое «держит эту картину». Поначалу видишь только двух-трех петухов, а потом всматриваешься — их пять. Картина «Петухи» настраивает на медленное созерцательное восприятие. Это вызвано особой находкой мастера: сопряжением в этих работах изобразительности и декоративности. Взгляд под разными углами зрения открывает волнующие переходы колористической абстракции в изобразительную структуру, и наоборот. При общем взгляде нами схватывается и переживается броский орнаментальный узор. При ближнем зрении мы наслаждаемся мягким пластическим силуэтом, графичностью рисунка.

В этих «Петухах» философия изысканной красоты, философия многослойности нашего мира с уходящей в бездны глубиной, в пространства, где теряются возможности различения фигур, но остается игра цветом, светом, объемами.

И второе произведение, к которому я всегда стараюсь подойти, когда бываю в галерее, — «Цыгане», бронзовый барельеф с кибиткой, конями, группами танцующих, поющих кочующих цыган. Когда смотришь на это произведение, внутри тебя звучит музыка, страстная и бесшабашная, лирическая и с надрывом, пропеваемая с затаенной страстью — и все эти мелодии и тембры излучает именно пластика! Фигуры группируются по два-три человека, и каждая группа контрастирует углом наклона с другой. Получается такой заразительный синкопированный ритм. Разные векторы движения, взгляды цыган в противоположные стороны порождают щемящее чувство утрат, расставания, быстроты уходящего времени. В этом бронзовом барельефе развернута целая жизнь простого человека с ее непредсказуемостью, тревогой, незащищенностью и вместе с тем азартом, жизнелюбием.

Мне хотелось упомянуть об этих двух выдающихся работах мастера, прежде чем рассуждать о картине мира в творчестве Зураба Церетели. Для разговора о картине мира художника надо, чтобы в его творчестве был представлен весь спектр голосов бытия. И это у Церетели есть!

В мире искусства есть много достойных художников первого ряда, которых узнаешь сразу, моментально, уже по характеру графической линии. Таковы, например, Амадео Модильяни, Пауль Клее, Жоан Миро. У Зураба Церетели тоже своя манера, узнаваемый почерк, но при этом такое уникальное свойство, как способность выражать своей изобразительностью самые разные полюсы бытия. Образ церетелевского Петра — это величественное звучание, образ Бальзака — пестрота бытия, энциклопедия нравов, подробная детализация жизни и одновременно ее философия. Памятник «Слеза» в Нью-Йорке и памятник жертвам Холокоста в Одессе — это ранящее чувство, это тембры большой трагедийной силы, бесконечной тревоги за человека. Образ Чаплина — гимн самой природе искусства, гимн театру, вихрю импровизации, дионисийству.

Совершенно иные звучания в картину мира привносят эмали. Ощущение хрупкости и светоносности эмалей усиливается, когда они отрываются от плоскости и вырастают на глазах у зрителя в объемную композицию. Прием «вышагивания» объемных эмалей в трехмерное пространство воспринимается как волшебство, как необычно найденный способ поэтизации материи, чудо превращения воображаемого в реальность. Здесь вершится большая жизнь, разворачивается трепетная жизненная сага с разными характерами, лицами, взглядами, жестами.

Эмалям Церетели присущ надбытовой смысл, в медитациях и настроениях персонажей художником схвачено что-то неопределимое, щемящее, ускользающее, невыразимое в словах. То, что высоколобые искусствоведы могут обозначить так: пластические вариации экзистенциального.

Стремление к предельной реалистичности часто соседствует с приемом метаморфозы, внезапным вихрем импровизации. Так или иначе, но полагаю, что одно из самых ценных качеств скульптуры Церетели — ее способность пробуждать импульсы к домысливанию образа, к вовлечению зрителя в сотворчество. Искусствоведы могут сказать: это качество произведений открытой формы. Формы, не ограниченной холстом или массивом бронзовой плоти.

Многоплановость пластических метафор художника порождает целый спектр зрительских интуиций. Так, Чарли Чаплин предстает романтическим, наивным бродягой, но в не меньшей степени умудренным философом-скептиком. У Дягилева облик изысканного и амбициозного человека рафинированной культуры соединяется с его внутренней закрытостью, отрешенностью, опытом жизненных потерь. В образе Иосифа Бродского налицо достоинство поэта и одновременно его неприкаянность. Заразительная поэтическая одержимость Беллы Ахмадулиной сопрягается с ее человеческой ранимостью.

Скульптурам Церетели достаточно порой совсем небольшой пластической синкопы, чтобы модель обрела неожиданный нерв, по-новому раскрылся характер. Эти синкопы так остро усилены, например, в образе Владимира Высоцкого. Таким образом, все декоративные элементы — это особое визуальное иносказание, изобразительный подтекст, вторгающийся в сполохи подсознания зрителя.

Итак, вся необозримая совокупность произведений Церетели выражает картину мира с множеством наслаивающихся полюсов, противоречий, разных состояний. Здесь человек в минуты его триумфа и падения, человек, погружающийся в чувственную стихию бытия, и человек медитирующий, размышляющий. Какая же она, собирательная картина мира в творчестве Церетели?

Это картина мира свободного человека. Это картина мира художника, любящего людей. Это картина мира человека, понимающего бесконечный драматизм жизни, но не застывающего на нем. И наконец, это картина человека, сумевшего стать победителем и призывающего к этому других — выстоять и сохранить себя.

Жизнь серьезна, искусство — радостно. Это постулат художника. Не упрощая всех жизненных перипетий, мастер аккумулирует их в своих светлых образах с сильной энергетикой. Художник открывает нам свою мудрость, обнаруживая невидимые связи повседневного течения будней с вечностью. Свою картину мира Церетели создает на основе собственного жизненного опыта. Церетели знает, как устроена жизнь не понаслышке. Непреходящее значение творчества Церетели состоит в его умении осуществить человеческий жест в нечеловеческом мире. 

ДИ №5/2014