АНТОН УСПЕНСКИЙ. Можно сказать, что Петр Белый — это уже бренд?

ПЕТР БЕЛЫЙ. Никакого бренда нет, поскольку я себя считаю художником начинающим и молодым.

АНТОН УСПЕНСКИЙ. До какого возраста молодой художник?

ПЕТР БЕЛЫЙ. Дело не в возрасте. Я считаю себя отстающим в силу того, что мы росли в одной системе координат, а действовать пришлось в другой. И то, что я сейчас делаю — инсталляции, я стал делать недавно. Мой возраст как художника в этой сфере одиннадцать лет. До этого я совершенно другими критериями мыслил, более классическими. По образованию я гравер и в аспирантуре учился на гравера по дереву, и вернувшись в Петербург из Англии, продолжил заниматься гравюрой. Еще некоторое время сидел на двух стульях: с одной стороны, занимаясь классическими вещами, а с другой — размышлял, почему эти вещи не дают развернуть плечи, мешают.

АНТОН УСПЕНСКИЙ. Был ли конкретный момент перелома?

ПЕТР БЕЛЫЙ. В целом я не отделяю занятия гравюрой от того, что делаю сейчас. Просто расширились возможности, список доступных материалов, и чтобы это понять, мне понадобилось написать немало картин маслом и вырезать гравюр. Я верил в одну систему координат, поощряемую прошлой историей, на которой возрос. Были прекрасные художники, но сейчас нам трудно на них смотреть такими же глазами, какими я на них смотрел в детстве и юности.

АНТОН УСПЕНСКИЙ. Во что вы верите сейчас?

ПЕТР БЕЛЫЙ. Для меня важна масштабность замысла. Я не хочу думать «не срубить ли мне деньжат по-быстрому», а глобально — «хочу построить египетскую пирамиду».

АНТОН УСПЕНСКИЙ. Срубить деньжат — это не проблема, а вот построить пирамиду…

ПЕТР БЕЛЫЙ. Ну, с деньжатами всегда проблема, но думаю, что она решаема: если у вас масштабные замыслы, то каким-то образом деньжата примагнитятся.

АНТОН УСПЕНСКИЙ. Ваши проекты — это развитие одной глобальной идеи или это множество идей, которые перерастают одна в другую?

ПЕТР БЕЛЫЙ. Мой метод работы — система постоянных тестов. У меня нет брендового материала, скорее есть любимая фактура, брутальная, тактильная поверхность. В ней уже заложен какой-то смысл. Это может быть мятое железо, палки какие-то. Вот такая помойка вдохновляет меня. Мое искусство выползает из окраин, из мусорной кучи, из некрасивого. Когда я смотрю на прекрасный пейзаж, у меня не возникает желания его нарисовать, а когда вижу мусорную кучу — хочется работать. Для меня романтичные места — склад, магазин хозтоваров…

АНТОН УСПЕНСКИЙ. Ваша мастерская заполнена самым разным старьем, б/ у…

ПЕТР БЕЛЫЙ. У нас совместная мастерская, мой сосед Юра человек вещи. Я же сейчас склонен к белой комнате, в которой ничего нет, к минимализму. Такая ситуация невозможна здесь, потому я предпочитаю работать в снятых заводских пространствах. Здесь мне не хватает масштаба, потому это скорее не мастерская, а своего рода база для каких-то первичных идей.

АНТОН УСПЕНСКИЙ. Пространства классической мастерской уже недостаточно?

ПЕТР БЕЛЫЙ. Пространство в классических мастерских пригодно для создания картин. Мне же нужны кран, высокие потолки, метров семь, какие-то лебедки — цех. Мои собратья — художники-инсталляторы или художники текущего момента. В России их всего человек пятьдесят.

АНТОН УСПЕНСКИЙ. Инсталлятор должен владеть какими-то специальными навыками?

ПЕТР БЕЛЫЙ. Это способ мыслить, работать с пространством. Это очень молодая область, пятьдесят лет, может быть. Тогда и начались вопросы «где начинается инсталляция, а где заканчивается объект». Гройс как-то сказал, что у инсталляции нет устоявшегося понятия оригинала. Я вступил с ним в диалог, построив две инсталляции в пространстве галереи XL — две абсолютно одинаковые кучи мусора, такие красивые и дорогие. Когда встает вопрос о тиражности и отсутствии оригинала, тут же всплывает Беньямин, который еще в тридцатые годы говорил об отсутствии оригинала в кинематографе. Вопросы оригинала, оригинальности, тиражности, рынка натолкнули меня на мысль поставить несколько идентичных объектов, взять на себя авторство и посмотреть, что будет.

АНТОН УСПЕНСКИЙ. А что значит дорогой мусор?

ПЕТР БЕЛЫЙ. Я извлек из своих прошлых инсталляций доски, лампы, что-то, что душе моей близко, в том числе огромные пильные диски, очень недешевые в производстве. Все это — металл, лазерная резка — дорогостоящие материалы, но выглядит как куча мусора. Называлась инсталляция «Прыгалка» и представляла собой самодельный прыгательный механизм, который мы где-нибудь у воды можем увидеть: бетонный блок, доска, две покрышки, получается такая прыгалка. Я, в общем, формалист. В искусстве я социально апатичен. Не как гражданин, а как творческая личность, мне неохота тянуть туда актуальный социальный контекст. Скорее меня интересует чистая пластика, красота, но красота некрасивого. Вот провод лежит, и мне нравится, как он лежит, это красиво. Я хочу поделиться этой мыслью, что провод на полу — это тоже красиво. Конечно, большинство людей скажет: это просто провод, и зачем ты выдаешь себя за художника?

АНТОН УСПЕНСКИЙ. Действительно, чем провод работы Петра Белого отличается от обычного провода?

ПЕТР БЕЛЫЙ. Все зависит от точки зрения, умения смотреть. Грубо говоря, художник — это просто некая рамка, которая ищет красоту и находит ее. Каждый свою. Кто-то забрался под кровать и там нашел ее, кто-то запечатлел ее в прекрасном пейзаже. У каждого свой метод. Зрители тоже бывают разные — подготовленные или нет. Я работаю для очень подготовленного зрителя и для узкого круга, который уже не спросит, чем куча мусора на улице отличается от кучи мусора в галерее.

АНТОН УСПЕНСКИЙ. Имя Петра Белого связано с количественными показателями. У вас была галерея «Люда», которая открывала каждую неделю новую выставку. Сейчас вы ставите задачу открыть триста шестьдесят пять выставок в год. Почему количественные показатели так важны, что это дает вам?

ПЕТР БЕЛЫЙ. Это самодисциплина. Дело в том, что сейчас один и тот же проект часто начинает раскручиваться одновременно на многих площадках, он как бы эволюционирует, достигая окончательной стадии. Потом это уже серийное производство. Есть проекты, которые я повторил двадцать пять раз. Совершенно одинаковые.

АНТОН УСПЕНСКИЙ. Не скучно?

ПЕТР БЕЛЫЙ. Скучно, но у меня такой способ работать.

АНТОН УСПЕНСКИЙ. Это напоминает работу советских оформителей, которые изготавливали по образцам профсоюзные уголки, доски почета, ездили по районам и делали двадцать-тридцать повторений. Просто зарабатывали деньги. В чем разница?

ПЕТР БЕЛЫЙ. Я стараюсь не халтурить, все-таки я автор, присутствую на объекте. А так мы приезжаем в Красноярск и у них строим такой-то объект там-то и там-то. Следующая остановка — Майами, приезжаем, строим там тот же самый объект, но уже в другом контексте. При этом полного соответствия нет, там одни доски, тут — другие. Поэтому и встают вопросы о тиражности, уникате.

АНТОН УСПЕНСКИЙ. В какой части мира наиболее востребованы ваши объекты? В Красноярске, Майами, Европе?

ПЕТР БЕЛЫЙ. Я думаю, что у мира нет острой потребности в моем творчестве. Есть звезды мирового уровня, конечно, выгодно быть такой звездой, потому что это дает возможность реализовать свои замыслы. Например, Ансельм Кифер задумал какие-то бетонные двадцатиметровые туалеты поставить, и нет проблемы, а для меня бы была проблема — где хранить, на что строить.

АНТОН УСПЕНСКИЙ. Какие проблемы у вас сейчас?

ПЕТР БЕЛЫЙ. Площади. Мне нужен цех для строительства экспериментальных объектов и деньги, чтобы строить. Две основные проблемы. Такие же как у всех.

АНТОН УСПЕНСКИЙ. Идей хватает?

ПЕТР БЕЛЫЙ. Идей завались. Я — чернорабочий искусства. Люблю сам повозиться, вникнуть в вопрос, попилить, построгать, приварить что-нибудь. Искусство мое — тактильное. Оно от материала идет, от игры с полиэтиленом, с камнями…

АНТОН УСПЕНСКИЙ. То есть хочется общаться с материалом или некому поручить и приходится делать все самому? Какова идеальная схема работы?

ПЕТР БЕЛЫЙ. Нет, у меня есть помощники. Идеальная схема работы — небольшая бригада сметливых парней. Эта система уже давно в мире существует. Самый циничный представитель такой истории — Дэмиен Херст, он делает он-лайн-репортажи из своей мастерской, можно включить Интернет и увидеть, как люди производят картину Дэмиена, он появляется и говорит: все о’кей, я так и задумал. Для меня все таки очень важно самому участвовать в производстве, передать какое-то внутреннее звучание процессу. Это не всегда получается. У меня были неудачные проекты.

АНТОН УСПЕНСКИЙ. Много?

ПЕТР БЕЛЫЙ. Не мало. Проекты, которые я делал лет пять назад, сейчас бы точно не стал делать, но они необходимая часть творческой эволюции. Я стараюсь их никому не показывать. Более ответственно подходить к делу, но это медленный и сложный процесс.

АНТОН УСПЕНСКИЙ. А не появляются, как раньше, идеи для графики? Хочется ли опять этим заниматься?

ПЕТР БЕЛЫЙ. Иногда хочется, конечно. Но в одну воду дважды не вступить. Порой мне кажется, что современному миру искусство как таковое не нужно. Во всяком случае, широким массам, потому что сейчас такой визуальный поток идет отовсюду. Наверное, сейчас искусство должно учить чистоте высказываний, чистоте формы, учить смотреть на белое пространство.

АНТОН УСПЕНСКИЙ. Вы еще долго будете молодым художником?

ПЕТР БЕЛЫЙ. Не знаю. Может быть, я такой непоседа и до старости им буду, пока есть физические силы.

АНТОН УСПЕНСКИЙ. Вас устраивает этот статус?

ПЕТР БЕЛЫЙ. Статус — дело сложное. Мы — страна третьего мира в области искусств, есть внутренняя субординация, но она не работает на внешний мир. У нас мало художников, которые одинаково значимы внутри страны и за ее пределами. Не скажу, что страдаю от невостребованности, скорее от характера этой востребованности и уровня проектов, в которых участвую. Художники поколения моего отца ждали выставку два-три года, это было крупное событие в их жизни. Сейчас выставлять можно все что угодно, ограничений никаких.

АНТОН УСПЕНСКИЙ. А что сейчас событие для художника? Что вы ждете? Чего хочется?

ПЕТР БЕЛЫЙ. Как и для любого российского художника моего уровня, важно выйти на европейский, на мировой уровень. В принципе это подразумевает переезд в конце концов. Россия достаточно трудна для коммуникации с миром, чисто физически. Я сейчас участвую в среднестатистических выставках, но хотел бы участвовать в более престижных, более важных для меня. Получится или нет, это уже игра судьбы. Быть может, качество моего искусства недостаточно высоко для того, чтобы меня взяли в эти истории. Тут не надо строить иллюзий.

АНТОН УСПЕНСКИЙ. А кто проверяет качество искусства кроме самого автора?

ПЕТР БЕЛЫЙ. Верить можно в качество своего искусства, и я верю, но может не хватить времени, может не сложиться. Удача играет большую роль. Нужно делать качественное искусство. Необязательно русское, это уже не так важно. Ведь когда я смотрю на работу, я не думаю первым делом об авторе, русский он, не русский.

АНТОН УСПЕНСКИЙ. Может ли быть, что возникнет переломный момент и художник Петр Белый перейдет от инсталляции и объектов к чему-то еще?

ПЕТР БЕЛЫЙ. Вероятно. Я пробую не все, а то, что органично мне в данный момент. Есть определенные образовательные лакуны иногда они помогают, иногда — мешают.

АНТОН УСПЕНСКИЙ. Вы сказали, что социальное вам совсем не близко.

ПЕТР БЕЛЫЙ. Моя социальная функция в другой области — кураторство. Вот вы упомянули галерею «Люда», мне казалось, что в городе нет нормальной выставочной площадки и я ее сделал. Сейчас она возобновляет работу. Мы получили определенный срез петербургского искусства, посмотрели на себя сами. Вероятно, в этом заключалась и социальная работа. Сейчас она возобновляет работу — будем показывать маргинальное искусство зарубежья.

Беседа состоялась в мастерской художника в рамках проекта «Действующие лица. Московская и петербургская школа» (2012–2014).

ДИ №5/2014