В современных дискуссиях о глобализации вопрос об идентичности, казалось бы, навсегда решен: жизнь иммигранта в «чужом» контексте определяется через утопию его неизбежной интеграции в мультикультурное пространство глобализирующегося мира. Однако что же все-таки заставляет нас говорить на разных языках, создавать изолированные общества, или диаспоры, отказываясь от добровольной ассимиляции («плавильного котла»), или оставаться единичными носителями «другой» культуры, религии и идеологии внутри одной страны? Что же делает неизбежным разделение культур на «свою» и «чужую»? И какая культура «своя», и какая – «чужая»?
|
Выставка в рамках 1-й Московской международной биеннале современного искусства «Постдиаспора: вояжи и миссии» в Московском музее современного искусства (Петровка, 25) посвящена стратегиям культурной идентификации в творчестве художников, чьи практики основаны на индивидуальном диаспорном опыте, противоречиях «добровольной ассимиляции» и самоизоляции. Художники, большинство которых уехали на Запад в начале 1990-х, имеют определенный опыт навигации между разными культурами и опыт самоидентификации через определение «своей» и «чужой» культуры. С одной стороны, все участники – выходцы из Восточной Европы, каждый из них совершил переход из постсоциалистической реальности в реальность демократий и плюрализма Западной Европы и Америки. С другой стороны, реальность западного мира вовсе не означает отсутствие идеологии. В то же время художники противостоят привычному отождествлению диаспоры с ее советским прошлым, ее восприятием как феномена, воплощающего «советскую травму, которую многие страны, в том числе и новая Россия, в ее отчаянном отрицании хочет подавить». (Евгений Фикс. Постдиаспора: заметки об изгнании Второго мира, постмодернизме и национализме диаспоры). В этих дискуссиях постдиаспора представляет собой что-то, что сложилось в контексте обстоятельств и условий, что невозможно локализовать или отождествить с какой-либо местностью, и это непрерывное строительство «новой локальности», тождественное восприятию мира. Проблема отношения диаспорного субъекта к своей национальной культуре и истории своеобразно преломляется в практиках художников, которые предпринимают путешествие в страну исхода, объединяя два культурных архетипа такого путешествия, с одной стороны, Гулливера, преисполненного интереса к «другой» культуре, с другой – Одиссея, готового испытать «культурный шок» возвращения на родину. Именно это происходит в работе «Открытки из Варшавы» Анны Ковальской, исследующей коллективную память нации. Тема возвращения, несомненно, содержится в трехканальном фильме Павла Браилы «Холмы Баронов», обращенный к современной Молдавии, родине художника. Личный опыт проецируется в видеинсталляциях Ольги Киселевой параллельно социально-политическому материалу, который автор «находит» во время своих многочисленных путешествий, или «вояжей космополита», по определению Юлии Кристевой. Даниил Божков и Джо-анна Малиновска работают с мифами национальной аутентичности. Джоанна Малиновска в своих перформансах убирает квартиры и моет посуду в обмен на лекции по философии и политике, как обычная польская иммигрантка, утилизируя стереотип польской женщины в западном сознании. Даниил Божков не только подчеркивает свою западнославянскую идентичность, апеллируя к культу физического труда и связям с природой (идентичность, едва уцелевшую в советских унифицирующих моделях, но удачно лавирующую между стереотипами в культурных обменах Востока и Запада), но и проецирует ее как трансцендентное на конкретные ситуации западной культуры.
Дилемма «растворения» и изоляции присутствует в работе Антона Гинзбурга «Тотемдоппельгангер», в которой автор демонстрирует неизбежность и необходимость обращения художника – иммигранта из Восточной Европы к традициям западного модернизма с их акцентом на ритуальное первооткрывание и создание новых форм креативности. Исследование политики идентичности в искусстве новых технологий и активизме связывает индивидуальные рефлексии с более широкими движениями и радикальными тенденциями в искусстве, что отражено в работе Евгения Фикса «Кабина хакера». Через обращение к теме компьютерного хакерства (в интервью с американскими медиахудожниками и активистами) Евгений Фикс исследует возможность интервенции искусства в сферу репрессивных аппаратов государства и большого бизнеса. В то же время в тексте «Кровь хакерского тела» он противопоставляет активистское хакерство западных художников их российским коллегам-хакерам, «профессионально» грабящим банки. Таким образом, хакерство приобретает формы двух параллельных практик, имеющих разное происхождение и разную культурную кодификацию. Внутри этой дилеммы автор и пытается позиционировать себя как представитель русской диаспоры на Западе.