До приезда в Москву он побывал во многих столицах Европы, к нам его привезли из Лондона, где выставка была сорвана из-за петиции, которую подписали 22 989 черных и белых британцев, в том числе и граждан ЮАР.

Бейли намеренно выбирает темы остросоциальной значимости, считая, что заниматься развлечением публики недостаточно. Его работы разрушают типологию понимания аудитории, привычные мифы, традиционную историю, социальную структуру, стремясь выворачивать стереотипы наизнанку.

К работе над перформансом живых экспонатов «Exhibit» – шокирующей экспозиции из живых людей, основанной на реальных историях, официальных документах, снимках и письмах, Бейли подтолкнула книга «Africans on Stage: Studies in Ethnological Show Business» о практике использования в индустрии развлечений жителей Черного континента.

Почему же выставка Бейли вызывает такую реакцию?

История рабства и эксплуатация черных мужчин и женщин (XVIII–XIX века) есть в школьных учебниках и даже детских книгах. Но Бейли заставил посмотреть в глаза жертвам в выставочном пространстве, где зритель остается наедине с экспонатом. Экспонат отвечает встречным взглядом, и в этот момент они меняются местами, и белый переживает шок от чужой участи, фактически надевает черную кожу раба. Пусть на краткий миг, но эта перемена мест оказывается крайне болезненным актом. Все происходит по Ницше: бездна начинает всматриваться в тебя.

«Еxhibit» в криминальном и гражданском праве – это улика, предъявляемая суду, на такие улики обычно наклеивают этикетки «Exhibit A», «Exhibit B», «Exhibit C», чтобы различать их.

В Берлине экспозиция вызвала ярость среди левых групп, подвергших сомнению право белого куратора так показывать историю эксплуатации черных. А на скандальном закрытии в Лондоне (Барбикан, сентябрь 2014-го) Бретта Бейли обвинили не только в расизме, но и в эксплуатации исполнителей.

Выставочные площадки для экспозиции подбирались разные: в Вене работа была представлена в заброшенном крыле Национального этнографического музея (императорский дворец Хофбург), в Брауншвейге – в подземном хранилище льда, в Брюсселе – в разрушенной готической церкви, в Авиньоне в церкви Селестина. Судя по всему, шоковый эффект перформанса срабатывал в любом фоновом окружении.

ПОЮЩИЕ УРНЫ ПРАХА

В Московском музее современного искусства на 48 перформансах «Exhibit B» побывало 1200 российских зрителей (по 25 человек на каждый показ). Перед началом зрители располагались на стульях в светлой комнате, где им выдавали порядковые номерки. Собравшейся аудитории запрещалось говорить, а заходить в зал можно было только по одному, назвав свой номер. Экспонаты в инсталляциях пронумерованы и прокомментированы табличками, как обычно в музеях.

В первом зале на круглом постаменте под классическую «Аве Мария» медленно вращается чернокожая женщина в юбке из соломы. Табличка вкратце знакомит с историей Саарти Бартман (Saartjie Baartman, ок. 1790– 1815), прозванной «готтентотской Венерой». Она была самой известной жертвой индустрии «человеческих зоопарков» начала XIX века. В 1810 году ее привезли в Лондон и демонстрировали за деньги в обнаженном виде как диковинку из-за ее больших выпирающих ягодиц, невиданных бедер и удлиненных половых губ. После почти четырех лет пребывания в Лондоне ее продали французскому дрессировщику животных Рео, который в течение 15 месяцев выставлял ее в Париже в клетке.

На выставке неподвижная исполнительница Саарти Барт-ман настойчиво заглядывает нам в глаза.

Подобная тактика – поймать взгляд – придает встрече эффект нарочитости. Посетителям музея известно, что это прием Марины Абрамович. К тому же русские исторически оказались в стороне от черного рынка. На памяти разве что история арапа Петра Великого, прадеда Пушкина. Его отпрыску памятник стоит в центре Москвы. Невключенность России в ситуацию черного рабства и белого рабовладения дает известную фору выставке Бейли; в Москве такого протеста, как в Лондоне, случиться в принципе не могло.

Еще экспонат – «Доверенное лицо императрицы Марии Терезы» – математик и философ Сулейман Анджело с выбеленным лицом лежит перед посетителями подобно статуе из белого мрамора. Из таблички узнаем, что он был приближен ко двору австрийской императрицы, а после смерти из него сделали чучело и выставили как экспонат для публичного обозрения. Между тем австрийский двор был одним из самых респектабельных в Европе.

Актер, исполняющий роль живого чучела, тоже караулит нашу реакцию: возлежит на своем ложе и не сводит со зрителей пристального взгляда, пока те читают текст.

Неловкость от назойливости экспоната конфликтует с содержанием перформанса. Невольно ловишь себя на мысли, что для участия в такого рода шоу чернокожие артисты должны обладать толикой эксгибиционизма. Кажется, живому «Сулейману» по душе роль надзирающего за реакцией. Полагаю, этот рикошет не входил в замысел Бейли.

Женщина из инсталляции «Приобщая аборигенов к цивилизации» держит в руках череп. Речь о том, как в немецких африканских колониях местные женщины варили черепа своих соплеменников для любителей раритетов и отскабливали вареную плоть с кости.

Но если череп для развлечения – это нонсенс, то как относиться к этому конкретному черепу в руках натурщицы? Здесь впервые возникают сомнения в этическом посыле экспозиции.

Инсталляция «Происхождение видов» (издевка над Дарвином и дарвинизмом) повторяет экспонат Музея естественной истории в Лондоне начала XX века. Среди чучел животных стоят темнокожие мужчина и женщина, воспроизводя экспозицию «человеческого зоопарка». Этикетка сообщает: смешанная техника, охотничьи трофеи (головы антилопы, мужчина и женщина) культурные артефакты, витрины, антропологическая атрибутика, зритель. Комментарий превращает нас, зрителей, в часть экспозиции, весьма эффектной благодаря освещению, дизайну и качественному реквизиту.

С точки зрения смысла перформанса все верно, но возникает запинка в восприятии смыслов. Если публика становится частью произведения, то требуется хотя бы негласное согласие посетителей быть подопытными.

Практически в каждой инсталляции присутствуют обвиняющие детали конкретных историй. Так, в работе «Приобщая аборигенов к цивилизации № 2» дан фрагмент интерьера, где на постаменте стоит скульптура, а рядом весь в белом восседает седой конголезский житель, взирая на проходящих и придерживая корзину, полную кистей рук, словно это емкость со снедью.

Поясняется, что режим бельгийского короля Леопольда II, основавшего Независимое Государство Конго, базировался на принудительном труде. Тем, кто был не в состоянии выполнить норму, безжалостно отрубали кисти.

Здесь обозначается просчет экспозиции: дух показа входит в противоречие с его содержанием. Ужаснуть муляжами и черепами не удается, в них нет феномена единичности. Кажется, что тебя хотят сделать пленником ужасов и соучастником прошлого только потому, что ты белый…

Наказанию рабов в Голландии в XVIII веке посвящен портрет африканца в железном наморднике на фоне изобилия свежих фруктов «Приобщая аборигенов к цивилизации № 3» (смешанная техника, оконная рама, элементы натюрморта, африканский мужчина, зритель). Читаем, что с 1637 по 1863 год голландская Вест-Индская компания процветала, перевезя через океан около 500 тысяч рабов для продажи в страны Карибского бассейна. Но как реагировать на неподвижного исполнителя в железном наморднике? Ведь он его надел на определенное время и, возможно, пойдет пить кофе в перерыве между сеансами.

В каждой стране Бретт Бейли старается найти свои exhibit, связанные с расизмом. По мнению художника, в России страдают мигранты из стран СНГ. Статистика прошлого года по России говорит о гибели 20 человек в результате конфликтов на расовой почве, а по данным информационно-аналитического центра «СОВА», выполняющего функции правозащитной организации, с 2010 года в России было зафиксировано 177 случаев насилия в отношении мигрантов. (Упомянем, однако, что Google выдает и другие цифры: «каждое шестое изнасилование и каждое пятое убийство совершается мигрантами»).

На выставке роль «чернокожего раба» выпала представителю тюркоязычного народа. Рабочий из Кыргызстана Илхамжан Абдукахаров каждый день стоит без движения ровно 100 минут, для него эта выставка – дань памяти двоюродному брату, погибшему от ножевых ранений семь лет назад в Москве. В выставке он участвует в качестве экспоната «Найденный объект № 2», в столице же работает актером в проекте «Акын опера» Театра.doc.

Пожалуй, присутствие Абдукахарова в показе Бейли нарушает органику перформанса. «Раб» и «черный» – слишком сильные понятия, чтобы рядом с ними на равных встали «киргиз» и «гастарбайтер». Киргиза не преследуют за цвет кожи, и «временный рабочий по найму» не раб (не только навечно, но и с потомками), не вещь у ног плантатора, и тип эксплуатации иной, чем при рабовладении. Этот человек, перенесший потерю в своей семье, здесь единственный, кто «играет» себя (остальные костюмные персонажи, среди исполнителей – артист эстрады и предприниматель, переводчица и диджей, брокер и художники). Абдукахаров – единственный, кто не апеллирует к прошлому игу, а перекидывает мостик в московский социальный контекст, и подлинность этого перформансиста «ломает» экспозиционный нарратив.

Кроме того, возникает двусмысленная ситуация. Речь о 1990-х годах, когда в среднеазиатском регионе проводилась мощная политика выдавливания русского населения из национальных республик, и участь многих из них заставляет содрогнуться. К тому же у россиян – будем точны – перед африканскими народами нет исторической вины, никто не держал рабов на цепи, не участвовал в зверствах Ку-клукс-клана. Понятие «рабство» у нас существовало как модификация «пленник». Эта терминологическая подмена существенно влияет на восприятие.

Мы сочувствуем героине инсталляции «Раздельное проживание» в «разделении» семьи, в которой мать была белокожей, а отец и дочь темнокожими. Они не имели права просто встречаться, им запрещено было даже сидеть на одной лавочке в парке. В этой инсталляции автор помещает зрителя в клетку… и изнутри видит объект № 0083022 (расовая классификация: цветной, Южная Африка, Восточный Кейп; мать белая, брак в 1954 году был признан недействительным – Закон о запрещении смешанных браков, 1949).

Надпись «Только для белых» находится на внешней стороне клетки, ее видит лишь исполнительница. Понятия «белый расизм — черный расизм» становятся симметричными и амбивалентными.

И все же историческая вина всегда имеет привязку к месту, вину за Холокост невозможно переместить из Германии, например, в Китай. Транслировать вину англосаксов на всех белых – невыполнимая задача. Да, наша публика переживает, и все же в России семьи оказывались разделенными отнюдь не по национальным и не по расовым причинам. То есть установка Бейли на то, чтобы публика оказалась в состоянии самоосуждения, опять не срабатывает сначала в силу тотальной отрезанности России от Африки, а затем из-за иного типа цивилизации.

Впечатляющий финал выставки – «Кунсткамера доктора Фишера». Из пояснений узнаем: Юджин Фишер (1874– 1967) – профессор кафедры анатомии, ректор Берлинского университета во времена Третьего рейха, автор теории расовой гигиены, разработанной в концлагере Германии в Юго-Западной Африке заложил идеологическую основу для оправдания Холокоста.

Четыре черные головы на белых постаментах кажутся скульптурными бюстами: Лесли Мелвин Дюпон, Вильям Патрик Мюерс, Крис Кристиан Неконго, Аврил Китаго Нуйома, участники хора из племени нама. К этим артефактам резни художник и подобрал африканские песни и причитания о геноциде 1920 года.

Зритель замирает в состоянии катарсиса, надеясь, что этот кошмар никогда больше не повторится.

PRO И CONTRA

Выставка Бейли – событие в практике мирового перформанса, и представление проекта в ММОМА – показатель его актуальности. Намерение Роберта Уилсона презентовать свои шедевры сначала в Москве – не пустые слова.

Что ж, повторим, с этической стороны работа Бейли почти неуязвима. Восхищает и этнографическая подлинность, но обнаружилась уязвимость документа, он не всегда срабатывал как факт, особенно при столкновении живых участников экспозиции с документальным прошлым, эффектный показ ужасов мешал пониманию сути геноцида. С точки зрения истории выставка приобщает публику к малоизвестной истории расизма, ужасая подробностями, ведь эти преступления против человечности оказались без своего Нюрнбергского процесса.

Спорной остается и философская основа показанного. Перформанс, осуждающий расизм в исполнении чернокожих актеров, исподволь менял ракурс: клетка «только для белых» стала абсурдным итогом высказывания о равенстве всех людей. Но эти вопросы не отменяют сути события, остается главное: цивилизация – это этическое единение всех живых. И хотя эти вопросы не отменяют события, не задать их нельзя.