ДИ. В декабре в Галерее А3 прошла твоя юбилейная выставка «Сейчас и здесь». Тяжело было ее готовить? Молодые художники не редко жалуются, что работа над экспозицией персональной выставки забрала у них едва ли не все силы, а тебе все же без малого век – 90 лет.

Клара Голицына. Всю экспозицию я разработала дома на компьютере – вставляла фотографии своих картин в интерьеры выставочного пространства галереи. Месяца три, наверное, я работала над экспозицией. И когда работы развесили по моим планам, Андрей Волков, руководитель отдела выставок Галереи А3, пришел, посмотрел и сказал – «Ничего не трогать, как есть, так все и оставить».

ДИ. Твоя продвинутость удивляет невероятно. Ты уверенный пользователь компьютера. Как тебе удалось все это освоить – фотошоп, всевозможные графические программы

Клара Голицына. Это любить надо. Я очень люблю компьютер. Люблю догадываться интуитивно чего и куда там надо кликнуть. Я же курсы не проходила, хотя книги покупала. Но в основном училась на собственных ошибках. Мне так всегда – чем сложнее, чем больше вопросов, тем интереснее искать решение.

ДИ. Но ты же еще и активна в соцсетях! Что для тебя важнее в них – возможность расширения круга зрителей, то есть дополнительный выход на аудиторию, или коммуникация, обмен информацией? Ты же сейчас редко выходишь из дома.

Клара Голицына. Практически не выхожу. А там да, узнаешь много новых хороших людей, хороших художников. Меня узнают. Это замечательная вещь – фейсбук! Хотя, не было бы его…. Мне, в общем-то, и не очень нужно общение. Я могу жить одна. Работать, ну и выставки, конечно, необходимы. Но фейсбук – это прелесть!

ДИ. Я читала в одном из твоих интервью, что ты мечтала в юные годы о математике. Но в итоге стала художником. Не жалеешь?

Клара Голицына. Нет. Но, когда я уже училась в Полиграфическом на втором курсе, купила абонемент на лекции по математике в МГУ. Один вид формул мне был как маслом по сердцу

ДИ. Твоё сегодняшнее «перечеркивание», сетевые конструкции, твой «лучизм» – не есть ли дань черчению, математике?

Клара Голицына.     Может что-то повлияло, но дело не в этом. Когда я начала терять слух, то перестала улавливать некоторые частоты. Поэтому мне слуховой аппарат не помогает в том смысле, что я не могу слушать мелодичную, гармоничную музыку. Она у меня искажается. Я могу сейчас слушать только рок, где в основе ритм, а не мелодия. Но без классической музыки жить очень сложно. Для меня раньше консерватория была жизненно необходимой вещью. И как теперь без Бетховена, Баха и т.п.? И, видимо, сам организм нашел какой-то выход. Именно когда я начала терять слух, у меня и пошли эти линии. Я только потом осознала, что разнообразный ритм этих линий на моих работах  заменяет мне музыку. И я без них теперь просто не могу.

ДИ. Не в этом ли причина того, что ты часто переписываешь свои старые работы, набрасывая на изображение линейные структуры и тем самым как бы заставляя звучать?

Клара Голицына. Я переписываю работы, потому что они мне чем-то перестают нравиться.

ДИ.    И когда после многократных переписываний вместо узнаваемого образа остается только сетка линий, ты успокаиваешься?

Клара Голицына.     Да.

ДИ.    А не жалко? Можно же было бы не поверх писать, а на отдельном картоне. Получались бы серии

Клара Голицына.    У меня сохраняются фотографии всех этих этапов. А если каждый раз начинать писать новый вариант – будет не то. Ведь изначальное изображение просвечивает сквозь новые слои. Что-то я переделываю, а что-то остается

ДИ.    Но порой в финальной версии первоначальный слой фактически не угадывается, он уничтожается по сути.

Клара Голицына.   Но он являлся основой, без него бы работа была другая.

Но есть работы, про которые я точно знаю, что трогать их больше не буду.

ДИ. Откуда это знание?

Клара Голицына. Сама не могу объяснить. Бывает, что работа уже месяц висит и меня как будто все устраивает, а потом вдруг…. Или может даже не висит, и я ее не вижу, но я помню, что она вот там лежит и меня что-то в ней начинает беспокоить, что-то не устраивает. Недавний случай. У меня была довольно большая работа «Ворота», 140 на 160 – я ее неоднократно переписывала, но меня упорно в ней что-то тяготило. И вот как-то я достала ее, повесила, провела пять черных линий, закрасила фрагмент желтым и вместо ворот возник святой. В январе в мастерской ЛЕГА прошла выставка под названием «Ангелиада» и моего святого на нее взяли. Он, кстати, получился чем-то похожим на Павленского. Больше я эту работу переделывать не буду.

ДИ. Ты довольна собой как художником?

Клара Голицына. Я об этом особо не думаю. Но с определенного времени мне нравится то, что я делаю, потому что я делаю то, что хочу

ДИ. А было время, когда делала не то, что хочешь?

Клара Голицына. Нет, такого времени не было. Но было, когда у меня не получалось то, что я хочу. Это был период учебы, когда мы вместе с моим мужем Иваном Голицыным осваивали законы живописи. Часто были тупиковые моменты, из которых меня Иван выводил

ДИ. Каким образом?

Клара Голицына. Я сижу и не знаю – что рисовать, как рисовать? В отчаянии я говорю мужу – «Ваня, я брошу творчество и буду делать для продажи какие-то открытки». А он мне – «Возьми карандаш, бумагу, нарисуй палочку. Тебе легко палочку рисовать?». «Легко». «Еще одну или кружочек. Легко тебе?».«Легко», - отвечаю. Он – «Вот в этом и вся живопись. Почему ты себя должна гением считать?». Иван мне перевернул мозги. В том плане, что мне не обязательно создавать гениальное произведение. И я почувствовала себя невероятно свободно. Это чувство во мне сохраняется до сих пор.

ДИ. Иван Голицын вначале был актером и только после стал художником. Это благодаря тебе он начал рисовать?

Клара Голицына. Он еще до нашего знакомства рисовал. Во время гастролей постоянно делал зарисовки.  Но живопись мы осваивали вместе. В Полиграфе живопись как таковая не особо преподавалась. Но институт дал мне много в плане культурного образования.  У меня был потрясающий педагог Николай Николаевич Вышеславцев.

ДИ. А как вы познакомились с Иваном?

Клара Голицына. Мы встретились в 1945 году. Мы зашли с мамой перекусить в кафе на Кузнецком. И он там был с другом. Свободное место оказалось за их столом, и я  подсела к ним. А они как раз говорили о художниках. Неожиданно для себя подключилась к беседе, сказала, что учусь в Полиграфическом. А на мой вопрос – кто он по профессии? – Иван ответил - «Я странник». На прощание его приятель записал мой адрес, намереваясь как-нибудь подбросить мне халтуру. И все. В общей сложности наш разговор длился минут пятнадцать. Я окончила институт, уехала по распределению в Душанбе. Прошло 6 лет. И вдруг мне от матери приходит письмо, в котором она сообщает – «тебе письмо от Голицына». Кто такой? Я не знаю такого. Прошу мать переслать письмо.  Открываю конверт и на первой же странице написано – Привет от Странника! И я как коза запрыгала по комнате от радостного удивления.

ДИ. То есть, он тебе сразу понравился?

Клара Голицына. Меня поразили его глаза, они смотрели прямо внутрь тебя, просто насквозь пронизывали. Вообще, удивительная вещь, когда мне было лет 9. я представляла себе такую картину будущего – я живу в маленькой узкой комнате, которая вся заставлена книгами, но самое главное мой муж намного меня старше и актер. В своих мечтах я ясно видела эту картинку, как он приходит поздно домой после спектакля….  И так всё и получилось. Какие-то чудеса!

ДИ. Да, просто мистика

Клара Голицына. Мне кажется, что все, что будет, уже есть где-то…  Если бы не Иван, я бы не стала художником.  После  института я должна была работать. И я работала в Душанбе художественным редактором в издательстве. А когда вернулась в Москву, делала обложки для заработка. Потом устроилась в авиационный институт, где чертила какие-то  схемы. Но когда с Иваном познакомилась, он меня на 10 лет освободил от работы, чтобы я могла полностью отдаться творчеству.

ДИ.  А после?

Клара Голицына. Когда Иван ушел на пенсию, а пенсия у него маленькая была – 62 рубля, я пошла работать в Реутово на предприятие знаменитого конструктора В.Челомея, где проектировали космические объекты. Я там рисовала спутники по чертежам, делала аксонометрию. Выбирала самые сложные чертежи. Мне это очень нравилось, здесь любовь к математике нашла выход. У Челомея я проработала двадцать лет. Иван в это время вплотную занялся живописью, а у меня было два свободных дня для творчества. То есть на работе была задействована одна половинка мозга, а дома другая. Меня очень устраивала такая ситуация. Единственный недостаток, что у меня не было времени общаться с художниками сверстниками – Немухиным, Рабиным и прочими. Мы были знакомы, вместе выставлялись на Малой Грузинской, но близкого общения не было. Когда Иван был жив, мне вообще никто и не был нужен.  А когда он умер, у меня появилась с 1984го года интересная и совершенно другая компания не из моих сверстников, а молодежь. От восемнадцати – Гоша Острецов – до двадцати четырех, тридцати семи (мне 60).  В этой квартире собиралось порой по 16 человек – художники, музыканты, поэты, хиппи, панки. Рисовали, пили, плясали, стихи читали. Весело было. Это продолжалось года четыре –  с 1984 по 1987. Потом я стала работать посерьезнее. Полностью ушла в живопись.

ДИ. То есть, выставляться ты начала поздно?

Клара Голицына. С Малой Грузинской все началось. Это был 1976 год. А до этого меня никуда не пускали. Так как формалист. А на Малой Грузинской была отдушина какая-то…. Но я как-то не очень всегда общалась со своими сверстниками, они мне казались очень серьезными, взрослыми для моего внутреннего состояние, возможно от моей беззаботности. У меня нет ровесников-приятелей. Все моложе.

ДИ.   Что для тебя самое важное в творчестве сейчас?

Клара Голицына.      Я бы уже давно бросила писать, если бы не было такого фактора как непредсказуемость результата. Если бы я знала, что сделаю, мне было бы скучно

ДИ. То есть приступая к картине, ты не видишь какой она должна быть в финале?

Клара Голицына. Нет. Я вообще хочу исключить себя из авторства. Отдаться на волю случая. Например, у меня в шкафу хранится целая куча альбомов с фотографиями.  Я достаю книгу, специальная у меня есть книга, открываю ее на любой странице, смотрю её номер и решаю, как буду отсчитывать полку с альбомами сверху или снизу? Последняя цифра номера страницы, допустим, восемь. Значит, восьмая полка сверху. Опять открываю книгу… мне случай нужен, чтобы не я решала. Цифра, например, три. Это значит, мне надо взять с восьмой полки третий слева альбом. Открываю альбом на любой странице и та фотография, которая там будет, станет предлогом для создания произведения. Например, там некий пейзаж. Я беру маленький листочек бумаги, карандаш и набрасываю общую композицию этой фотографии, такую схематическую зарисовку делаю, потом продолжаю линиями конструктивные грани нарисованного и смотрю, что получается. После чего беру картонку и пишу. И вот этот момент жребия – что мне  интерпретировать?

ДИ. То есть, ты играешь сама с собой?

Клара Голицына. Да, это чистая игра. И я живу этой игрой. И когда я начинаю, я не знаю, чем это кончится, что будет в финале. В этом для меня весь интерес.

ДИ. Каждый день рисуешь?

Клара Голицына. Почти.  Ну, когда я за компьютером готовлю выставку, то несколько дней вылетает.

ДИ. Ближайшая выставка?

Клара Голицына. В Нижнем Новгороде в феврале  в ВЫСТАВОЧНОМ КОМПЛЕКСЕ будет моя большая персональная выставка – пять залов. Потом, возможно, она поедет в Екатеринбург.

Беседовала Лия Адашевская