Коллекционирование искусства во всем мире – дело часто национальное, одна из форм патриотизма. Американцы в первую очередь покупают американских художников, китайцы – китайских. Общий золотой запас – импрессионисты, модернисты, исторический авангард – интересны всем. Но покупать искусство, значит не только вносить вклад в национальную экономику, но и способствовать обороту символического капитала, который, по Бурделю, является средством борьбы на полях культурных сражений государств и сообществ. Конкуренция на этом рынке основана на уникальности каждого объекта. Но количество признанных шедевров ограничено, а современные произведения могут казаться рискованными приобретениями.

Первый аукцион, на котором были выставлены работы современных русских художников, провел в Москве Sotheby’s в 1988 году, показав рекордные цены на искусство авангарда начала века и на отечественное современное искусство. С тех пор регулярные торги русским искусством проходят в Лондоне, на них иногда присутствуют звезды современной российской арт-сцены, но внятную политику работы с этим сегментом до недавнего времени никто не пытался проводить.

Мы расспросили галериста Владимира Овчаренко, организатора первого и пока единственного аукциона произведений современных российских художников VLADEY, о подготовке аукционов, тонкостях процесса, проблемах и перспективах. 

– Как возникла идея аукциона?

Владимир Овчаренко. Мы занимаемся продажами современного искусства уже двадцать пять лет (Галерея «РИДЖИНА» открылась в 1990 году – Ред.), но впервые организовали благотворительный аукцион «Help Крымск» в две тысячи двенадцатом году в галерее «Red October». Мы сразу поняли, что аукционная форма интересна местным коллекционерам, покупателям, и уже после этого попробовали сделать неблаготворительный аукцион. Он тоже оказался успешным, и с тех пор мы эту деятельность продолжаем.

– Название «Аукционный дом Vladey» звучит как призыв.

– Мне не нравится определение «аукционный дом», это сразу какой-то многоэтажный объект недвижимости, с большими затратами, а мы больше настроены на формат POP-UP, на сотрудничество с хорошими выставочными залами, поэтому проводили аукционы на Красном Октябре, в Новом Манеже, на Винзаводе, а этой весной в ММОМА на Петровке.

– Вам приходится работать с числом художников, намного большим, чем возможно в формате галереи, это сложнее?

– Да, на аукционе мы показываем больше имен. В галерейной выставке РИДЖИНА делегирует художнику право выбирать что выставлять, после договоренности о выставке он делает то, что хочет, мы не вмешиваемся в художественный процесс. В результате некоторые работы бывает сложно продать, иногда просто невозможно. Когда мы делаем аукцион, то показываем лучшее из того, что доступно, какие-то хиты, жемчужины, то, что, как нам представляется, будет интересно. Сейчас я полностью сконцентрирован на VLADEY, мне кажется, он важен для существующего рынка современного искусства. Галерею РИДЖИНА возглавляет мой сын, Михаил Овчаренко. Наш сектор все-таки некапиталоемкий, количество денег в нем крайне мало, и общая задача – сделать его более интересным, насыщенным и понятным для новых игроков. Если с помощью VLADEY это получится, все от этого только выиграют.

– Вы должны учитывать интересы и художников, и коллекционеров?

– И дилеров. Мы посредническая организация, которая действует между продавцом и покупателем, поэтому всегда пытаемся убедить продавца, что лучше продать именно эту работу, именно по такой цене. То есть мы сближаем желания продавцов с возможностями покупателей.

– Как вы оцениваете ситуацию на рынке?

– У нас рынку искусства двадцать семь лет, в СССР покупка-продажа произведений искусства частными лицами попадала под статью уголовного кодекса как спекуляция. У государства была монополия на продажу искусства.

Все результаты аукционов у VLADEY есть в открытом доступе. Сейчас уровень цен на «звездные» работы несравним с пиком две тысячи седьмого года, тем не менее, последние три года мы видим небольшой рост продаж – пять – десять процентов каждый год. Много новых художников и покупателей. Что будет дальше – посмотрим. Но рынок, как показали прошедшие двадцать пять лет, так скачкообразно и развивается: небольшой рост, потом два-три года взрыв, после чего стабилизация и здоровая коррекция.

– По вашим наблюдениям, число коллекционеров в нашей стране растет?

– Аукцион современного искусства – не массовое явление. Сейчас мы видим – приходят новые люди, часто молодые, и начинают что-то покупать и даже собирать, потом кто-то перестает этим увлекаться; тот, кто раньше покупал – продает, тот, кто сейчас покупает у них, возможно, будет продавать через десять лет. Это нормальный живой процесс, произведения искусства – не ценные бумаги, здесь важны эмоции. Пожив какое-то время с произведением, получив от него возможные моральные дивиденды, можно с ним и расстаться, если хочется. Так этот мир и крутится. И форма аукциона как раз интересна нашим клиентам, они могут тут и купить, и продать.

– Что главное в подготовке аукциона?

– Как в любом бизнесе, главное – работа с клиентами, в том числе на предаукционной неделе, когда все работы можно увидеть в выставочном формате. Мы всегда печатаем каталоги, размещаем посты в социальных сетях. Тот, кто хочет сохранять анонимность, тайну частной жизни, участвует в торгах по телефону. Кого-то, наоборот, привлекает публичность, возможность самому прийти на торги и участвовать в них. Наша задача – устроить аукцион так, чтобы людям нравилось искусство, которое мы предлагаем, и чтобы им было комфортно его приобретать.

– Как от покупки отдельных работ ваши клиенты приходят к формированию коллекции, подбору какого-то ряда?

– Коллекция – это всегда эмоция. Какой-то ряд работ собирается, наверное, потому, что ты через них пытаешься разгадать тайну своего «я», понять, кто ты такой. Люди начинают ассоциировать себя с ними. Бывают локальные задачи собирать что-то определенное или редкое, но в большинстве случаев люди хотят контакта с произведениями искусства, чтобы получить какие-то новые эмоции, идеи и чувства

– Вы как-то влияете на этот процесс?

– Иногда мы можем что-то рекомендовать, но всегда последнее слово за покупателем. Мы стараемся показать искусство разного ценового уровня – как молодых авторов, цены на работы которых начинаются, как вы знаете, со ста евро, так и шедевры наших звездных авторов за десятки и сотни тысяч евро. Коллекционер может начинать с приобретения недорогой работы, присмотреться и прислушаться к себе, интересно ли ему это, постепенно у него появляются желание и возможность покупать работы более сложные, музейного уровня.

– В какой момент вы понимаете, что с молодым художником можно работать?

– Нас интересуют художники, которые потенциально могут работать на серьезном музейном уровне. Обычно они хорошо разбираются в истории искусства и делают оригинальные работы. Нам интересно, как это перекликается с интернациональным искусством, какие есть параллели и связи. Были разные истории, иногда мы находили работы просто на страницах Фейсбука. Порой смотришь на произведение и чувствуешь, что работа может быть интересна и будет доставлять ее владельцу удовольствие долгое время. Очень важно, чтобы, приобретя работу, люди становились фанатами и ее автора.

– Расскажите про формат «ВСЕ ПО 100».

– Это демократичный формат, где старт торгов на все работы начинается со 100 евро. Наша цель – заинтересовать более широкий круг покупателей. Сейчас в формате «ВСЕ ПО 100» будет новая фотографическая секция. Если для предыдущих торгов мы находили граффитистов, то теперь будут десять – пятнадцать фотографий и знакомых авторов, и новых имен.

– Как вы относитесь к идее покупки произведений искусства как инвестированию?

– Если кому-то важно, чтобы предмет и через пятьсот лет был как новенький, надо камень или золото покупать. Почему-то у нас в России особый спрос с искусства: многие хотят, чтобы работа, даже купленная на Крымской набережной, никогда не упала в цене. Если она стала дешевле, то значит, вас обманули? Откуда мы знаем, что конкретная живопись через пять лет не подешевеет? Ответ прост: в современном мире гарантированного дохода на инвестиции нет или он ничтожно мал. Даже акции или облигации завтра могут стоить в пять раз дешевле или совсем ничего. От искусства (хорошего, конечно же) ты всегда получишь больше удовольствия, чем от компьютерной выписки от брокера или из банка.

– О чем вообще говорит, что фиксирует цена произведения на аукционе? Это и есть настоящая цена работы художника?

– У нас отношение к цене продажи, как будто это приговор. Но это не так. Если цена в определенный вечер на определенное произведение оказалась ниже, чем ожидалось, это значит, что именно столько оно и стоит. И обижаться не на что. В конкретный день в конкретном месте это стоит столько-то. Но завтра, может, по-другому.

– Как вы оцениваете ситуацию с меценатством?

– Никто сейчас богатым людям не мешает поддерживать культурные процессы, многие это делают, но возможностей у них намного больше. У многих нет понимания, что нужно обязательно что-то создавать здесь, что это останется надолго. В странах, где меценатство развито, важны не только налоговые вычеты для благотворителей, но и общественное признание и информация. Например, висит в американском музее работа, которую ваш родственник подарил, это – предмет гордости и социального признания в США. Нам здесь есть чему поучиться.

– Вы ощущаете цензуру в своей работе?

– VLADEY – коммерческая организация, мы политическими высказываниями не занимаемся. Но мы, конечно, плохо относимся к цензурным ограничениям в искусстве. Художник имеет право на любой тип высказывания. Если художник хочет заводить этим публику, то нужно понимать, что реакция публики – это тоже часть замысла. Мне симпатична деятельность Павленского и других молодых бунтарски настроенных авторов, они революционным путем пытаются «снести» более старшее поколение, они нашли свою форму выражения на площадях, но для этого им ни галереи, ни аукционы не нужны.

– Что ожидаете в будущем?

– Я вижу большие перспективы в том, что здесь, в России подрастает новое поколение, у которого есть очевидный интерес к современному искусству, к новым идеям и формам, и этот интерес совершенно другой, чем у моего поколения. В прошлом году на оптимистичной волне фонд V-A-C объявил о строительстве музея ГЭС-10, в прожектах и музей русского импрессионизма, и филиал Эрмитажа на ЗИЛе – все это большие проекты, которые привлекут больше внимания к тому, что делают художники, к выставкам, которые нужно посетить. Уверен, все это положительно отразится на рынке современного искусства. У художественного рынка есть светлое будущее, кто поймет это раньше остальных, тот и выиграет. 

ДИ №1-2/2016