На картах, составленных мужчинами, существуют огромные белые пятна, terra incognita, где и живет большинство женщин, сообщает нам Урсула Ле Гуин. Московская художница Лика Церетели — genius loci этих невидимых территорий, неведомых белых пятен мировой культуры, тотально мужской. Непознаваемый континент — устойчивая метафора женского со времен если не Сафо, то уж точно Вирджинии Вулф («Как женщина я не имею своей страны»). Амазонка орнаментального искусства, оставленного на границах современного модернизма, Лика Церетели занимается описанием и картографированием внутреннего континента — огромного пространства, скрытого от внешнего взгляда.

Тут некстати, хоть и неизбежно, всплывает слово «психогеография», впервые сказанное безумным визионером Иваном Щегловым в 1953 году в статье «Свод правил нового урбанизма». Этот участник «Леттристского Интернационала» видел дома, живя в которых невозможно не влюбляться. Он искал дверь в иные миры, как и многие до него (и еще многие после). Лика Церетели за этой дверью живет. Это дверь в наше воображение, которому отдана власть, — переформулирование утопии как нового устройства мужского мира.

Экзистенциальный опыт женщины разрушает границы противостояний (вроде «я и другой», «субъект и объект», «внешнее и внутреннее» и т.п.) и вообще сопротивляется бинарности. Эта способность подозрительна логоцентрическому сознанию, она кажется непостижимой, непознаваемой. Кроме того, жесткая дихотомия мужского и женского существует главным образом в масскультурных клише и стереотипах здравого смысла, по отношению к которым искусство создает дистанцию.

В экспозиционном пространстве галереи «Файн-арт» мы ощущаем «Личное пространство» как личное (без кавычек), внутреннее, как пространство открытого сознания, в котором стереотипы здравого смысла теряют свое прочное основание и подвешиваются, как нарисованные Ликой прелестные мотыльки.

Однако хрупкая однородность женского пространства сохраняется лишь на уровне общей мысли о бытии. Когда речь заходит о населенной людьми реальности, формирующей личность, проявляются противоречия, вызванные механизмами власти. Они предъявлены истории, как насекомые в янтаре.

После сокрушительных деконструкций логоцентризма Линды Нохлин или феминистской истории искусства Гризельды Полок прочтение выставки «Личное пространство» через код традиционного женского рисования выглядит вызывающе эскапистским. Тем не менее искусство Лики напоминает о вышивании гладью, вязании, стенографии, об уютной традиции женских художественных практик.

Графика Лики Церетели, воспринятая в этом ключе, — успокоительное, терапевтическое занятие, органично сочетающее дисциплину и свободу. В частности, свободу изобретать личное пространство. Ее графика — это вышивание интерпретаций по поверхности близких ей культурных текстов, варианты сюжетов и форм, отсылающих к нашему воображению, независимо от степени абстрактности этих форм.

Ее графика — это также вышивание самого художественного пространства: рукодельность цветка, птахи, рыбы, рукодельность мотыльков и монстров — вышитые, они становятся ручными. Существа рождаются в пустоте, которая еще не всегда является пространством — оно не создано. То есть с пространством особые отношения. Оно всегда остается внутренним по способу осознания.

Вблизи заметна условность способа структурировать поверхность — вещь стремится исчезнуть в орнаменте. Все эти прирученные Ликой растения, звери и существа не сами по себе, они не субъекты, а орнаментальные пятна на окружающем их пространстве. Татуировки внешнего мира.

Графика Лики сложно структурирована внутренне, то есть архитектоника ее образов подразумевает какие-то хитро устроенные скелеты с множеством ступеней, складок, суставов и косточек.

Но естественнее видеть в ее орнаментальных абстракциях чистую пластическую энергию, которая в прежние эпохи отливалась в готовые шаблоны стиля, а теперь, когда ничего не осталось, эта энергия находит приют в пространстве личном, внутреннем, сама себе зритель, критик и неведомый шедевр.

Лика превосходно чувствует выразительные возможности чистой линии, но предпочитает массивы повторяющихся черточек, плетение, гладь и вязание карандашных нитей.

Визуальные жанры — пейзаж или театральный костюм, национальный орнамент или портрет — открываются во внутреннем пространстве как самостоятельные сущности, как его режимы. То есть метод, которым работает Лика Церетели, показывает саму субстанцию пространства в искусстве, его фундаментальный характер, его торжество над временем. Откровение искусства дано нам наглядно в женской графике, а не в истории.

В графическом рукоделии Лики Церетели мерцает странная одержимость. Что за беспокойство стоит за этой обсессией? Возможно, оно продиктовано необходимостью заполнить пугающую пустоту, заштопать прохудившийся мир.

Иногда белое на черном или сером фоне кажется царапиной. Мир на рисунках как бы гравируется, процарапывается, то есть видимое воспринимается как беспрерывная травма — тату, впрочем, также отсылает к ней.

На листах Лики Церетели ангелы, принцессы, древние формы визуальной жизни, но чтобы мы не обманывались относительно природы ее художественного мышления, нам оставлены маркеры, это обссесивное письмо после концептуализма. Ее ангел слетает к спящему Солу Левиту, у нее на листах Кошут целует принцессу в губы. Не в сюжете, конечно, но по сути. Она соединяет холодную выразительность графики с экспрессией телесности, коды минимализма — с романтической фантазией и воспоминанием.

Кроме того, Лика взаимодействует с живой реальностью современного искусства. Неструктурированная стихия этого домашнего формотворчества отчуждена от академической осмысленности — традиционной или авангардной — и включает разные тенденции, но его обильные плоды, которые мы видим на вернисажах и номинациях на национальные премии, уже условно названы фолк- или этноавангард.

ДИ №1/2011