На вечере вернисажей на Винзаводе первым делом я помчалась в XL Gallery на выставку «Дарящие надежду», организованную  Алексеем Булдаковым для бездомных кошек (при участии фонда "Дарящие надежду"). Посетителям выставки предлагалось проявить «межвидовой альтруизм» – забрать какую-то из кошек, сидящих тут же в галерее в прозрачных переносках, домой, ну или оставить корм (или на корм) брошенным животным. Так как это все же художественная инициатива ее благотворительный посыл был весьма эффектно инсталлирован – кошки и гости галереи оказались внутри  ресипрокальных джунглей, «взращенных»  Алексеем Булдаковым. Самоопирающиеся конструкции опять же отсылали к крыше над головой, в которой так нуждаются бездомные животные. А прозрачность переносок акцентировала ненадежность временного жилья (подвалы и даже всевозможные приюты и передержки), дающего лишь ощущение призрачной защищенности

Хотя я очень люблю фотографировать кошек, в данном случае почему-то не могла этого делать – было как-то неловко, так как не имела возможности забрать кого-то из них себе, а потому сосредоточилась на дизайне выставки.

Применительно к этому проекту, совершенно в русле «эстетики взаимодействия», можно смело говорить о «пользе искусства». По крайней мере, для одного кота попытка найти новый дом увенчалась успехом.

Кроме того, эти бездомные кошки у меня проассоциировались с художниками, и искусством в целом – оно также нуждается в финансовых вложениях, поддержке, а порой и защите. оно то мурлычет, то царапается. Искусство нуждается в «доме», но при этом желает сохранять свою независимость.

В следующий раз кошки собственной персоной будут ждать в галерее потенциальных хозяев 11 и 18 июня.

Также понравился поэтическо-мифологический проект Николая Алексеева «Круглый стол: что-то важное» в галерее 21.

В центре проекта 12 историй, рассказанных незримо присутствующими на «круглом столе» представителями художественного сообщества. Услышать эти истории можно поочередно прикладывая ухо к 12 микрофонам, расположенным по периметру стола, который одновременно и круглый и некруглый. Его столешница – многогранник с трехчастным делением четверичной схемы, что возвращает к числу 12, имеющему согласно многим религиозно-духовным традициям круговую природу. Признаюсь, я эти важные для рассказчиков истории почти не слушала, да это, похоже, как не парадоксально, не так и важно – звук, идущий из микрофона трудноразличим, плюс реальные шумы, живущей в обычном режиме галереи – чьи-то шаги, разговоры и т.д., превращают все это в некий звуковой палипсест. В конечном счете, это чужое воспоминание, которое пытается вклиниться в вашу жизнь и вы, по сути, не знаете, что делать с этой информацией. Главным же здесь представляется именно это «сверхсовершенное» число «законченности  и божественного круга, вращающего вселенную». Сразу вспоминается двенадцатеричная структура мироздания, и 12 апостолов, и 12 главных олимпийских богов, и 12 знаков Зодиака, и 12 аргонавтов, и 12 подвигов Геракла и многое другое в этом  ряду. Кстати, по поводу Геракла – в экспозицию входят картины разного формата, написанные на гипсокартоне, собственно, материал из которого сделаны реальные стены галереи, и, соответственно, очень тяжелые – так самая большая из них, по утверждению художника, весит 60 кг. Выкрашенные в цвет стен картины-объекты создают пограничное ощущение проявления-исчезновения, которое усиливается блеклыми, полустертыми изображениями. Картиной-объектом является и многогранник, украшающий стену напротив  «круглого стола», по сути являющегося аудио-скульптурой, и пластически рифмующийся с ним. Отдаленно напоминая то ли облако, то ли географическую карту, она представляет собой развертку шара. Но поскольку сферические поверхности относятся к принципиально неразвертываемым, то любые способы перевести их в плоскость априори подразумевают приблизительность, погрешность, упущение… возможно, чего-то важного. Эта ассоциация с облаком (а изначально на картине были нарисованы облака, впоследствии закрашенные) отсылает к cloud storage – облачное хранилище данных. Собственно, наш мозг – это большое онлайн-хранилище, в котором «данные» распределены по многочисленным «серверам», и извлечь нужное порой требует серьезных усилий, тогда как ненужное всплывает непрошено, без запроса и подобно гличу искажает восприятие.

Построенная на явных и неявных рифмах, порой переходящая в белый стих, выставка Алексеева в целом напоминает марево.

И произошло это во время же знакомства с проектом «Льенсо» Ивана Новикова, который представляет Галерея pop/off/art, со мной тут приключился казус интерпретации, тот самый против которого восставала Сьюзан Зонтаг.  Впрочем, герменевтика проекта не убила для меня его эротику.

Итак, осматривать экспозицию предлагается в два захода. Причем буквально – надо дважды зайти в галерею через разные входы: в одном случае зритель попадает на цокольный этаж, где, собственно, и разместилась  инсталляция Новикова, во втором – поднимается на антресольный этаж, с высоты которого и обозревает выставку. Порядок, как я понимаю, не важен, цель же - перезагрузка оптики, дабы зритель увидел представленное с двух ракурсов. Можно предположить, что подобный ход нацелен либо на создание эффекта параллакса, что сразу предупреждает о субъективности взгляда автора, либо, чтобы подвести зрителя к тому, что однозначного прочтения проект не сулит и возможны варианты.

То, на что предлагается посмотреть с разных степеней приближения, или горизонтально и вертикально – два деревянных помоста, на которых в свободном, но, конечно же, продуманном порядке разложены фотографии, объекты, графика, сухие растения, живопись, всевозможная бытовая мелочевка. Релиз сообщает, что в центре проекта «феномен Тропы Хо Ши Мина» и что «льенсо» с вьетнамского переводится как «советский». Это дает подсказку, что две части инсталляции – это метафора Вьетнама, разделенного согласно Женевским соглашениям по 17-й параллели на Северный и Южный. И мы находимся, собственно, на этой параллели в демилитаризованной зоне, то есть – не на Тропе. В реальности Тропа Хо Ши Мина – сложная система горных и лесных троп, протяженностью в 20 км, которые проходя через Лаос и Камбоджу, соединяли во время вьетнамской войны обе части разделенной страны – с Севера на Юг по Тропе переправлялись оружие и войска. Советский Союз имел самое прямое отношение к этому отношение, поскольку все оружие и техника были русскими (советскими). Я тут же вспомнила восторженные рассказы одного своего знакомого, который года 3-4 назад путешествовал по Лаосу и, воспользовавшись услугами проводника, посетил места боевой славы, проникнув в самые глухие уголки знаменитой Тропы. Сейчас Тропа Хо Ши Мина, сыгравшая ключевую роль в победе Северного Вьетнама, и в свое время поддерживаемая в отличном состоянии сотнями вьетнамских рабочих и крестьян, по утверждению моего знакомого, имеет довольно заброшенный, «непричесанный» для туристов вид, она захламлена полусгнившими истребителями, вертолетами и прочим военным мусором, который местные жители весьма творчески используют в хозяйстве – половинки кассетных бомб идут на подпорки для сараев, их оперение под общественные пепельницы, обшивка самолетов на рыбацкие лодки. Словом, жизнь после Апокалипсиса есть. Существует организация, занимающаяся очисткой страны от неразорвавшихся боеприпасов, и по иронии судьбы финансируют ее американцы, которые сами и «намусорили» здесь полвека назад. Сразу после войны сбитые вертолеты ставили в виде памятников у местных школ, но вот уже несколько лет, как Вьетнам скупает этот военный лом и делает из него электронику. Так мой знакомец привез вьетнамский будильник, будучи полностью уверенным, что он переплавлен из бомбы. Я подумала, что подобный будильник был бы весьма органичен и в инсталляции Новикова.

Собственно, история войны во Вьетнаме, которая была частью Второй Индокитайской войны, где сражались за свою «свободу и независимость» практически все бывшие французские колонии, это история про то, как «конфликт интересов» перерос в «конфликт ценностей», иными словами в идеологический конфликт, завершившийся победой левой идеологии, а колониальный режим сменился режимом военного коммунизма.

Мои размышления на нейтральной полосе искусства об этой войне буквально маркировались пунктиром из тэгов – колониальная империя, национальное самосознание, независимость, военная помощь, колониальная администрация, военные советники, воссоединение страны, подконтрольная территория, зона конфликта, стратегия устрашения, избирательная ликвидация…. И в какой-то момент меня осенило – так это же тэги дня сегодняшнего! Со всеми возможными модусами значений, отсылающими к нашей действительности – социальной, экономической, политической. А ведь и правда проект «Льенсо» получился «советский». В том смысле, что как в советские времена, люди искусства, вынужденные обходить цензуру, затрагивали опасные темы опосредовано, в духе – сказка ложь, да в ней намек, ну или через какие-то исторические аналоги. 

Нежные же пастельные полотна в этой системе координат выступают не столько работами конкретно Ивана Новикова, сколько символами искусства как такового, каким-то образом взаимодействующим с полной драматизма историей. И здесь, конечно, речь и о роли и смысле искусства, и о позиции художника – где он должен быть: на передовой, или же на немилитаризированной, располагающей к рефлексии, территории, буквально по Ницше – «Искусство нам дано, чтобы не умереть от истины»? И опять же два взгляда, ну или точнее одно в другом, поскольку нежная, тонкая, абстрактная живопись оказывается частью социально и политически ориентированной инсталляции. Ну или наоборот – прямой месседж инсталляции гасится абстрактным. Или даже, скорее, мы становимся перед вопросом – абстрактное в центре, как на одной из схем инсталляции, или же оно поглощается конкретным? Собственно, внутри самого проекта происходит некое бодание двух позиций в искусстве. В ситуации невозможности в реальности придерживаться чистоты жанра. Словом, речь о той самой  17-й параллели, которая условно делит единое пространство искусства на два лагеря, и о множестве «троп Хо Ши Мина» посредством которых, зримо или незримо, к всеобщей пользе, происходит между ними сообщение.