ДИ.     Сколько просуществовал проект Виноградов&Дубосаский?

Александр Виноградов.    Страшно сказать, 22 года

ДИ.     А что было до него?

Александр Виноградов.    Художественная школа, потом художественное училище, отделение реставраторов монументальной живописи, где мы, собственно, с Володей на вступительном экзамене и познакомились. Нам на тот момент было по шестнадцать лет. Потом был Суриковский институт. Хотя, между училищем и институтом была еще армия. Я в Германии служил. И даже там рисовал немножко. Была смешная история. Ко мне как-то подошел командир полка и сказал – «Хочу артиллерийскую галерею». Там длинный коридор был, и вот с одной стороны должны были быть нарисованы образцы нашей артиллерийской техники, а с другой – натовские. Образцы нашей техники мне предоставили, а вот с натовской возникли проблемы…. В итоге мне дали крошечные фотографии из журнала «Военный вестник», видимо, снятые со спутника, на них было трудно что-то разобрать и мне пришлось выдумывать, фантазировать. Но в результате полковнику понравилось. Итак, после армии был Суриковский. Володя поступил раньше меня, но не закончил – ушел с третьего курса в Трехпрудный, поселился там. Я туда тоже ходил

ДИ.   То есть обучение продолжилось там?

Александр Виноградов.    Институт наш до третьего курса интересен, а потом все одно и тоже. Помню, что я тогда понял для себя, что лучше я уже рисовать не буду. Все, достиг потолка. Как рисую, так и буду рисовать. Вопрос же не в том, как рисовать, а в том – что рисовать. Трехпрудный – одно из самых ярких мест вообще. И то что там делались выставки каждую неделю – очень круто было для того времени. В одной из них и я поучаствовал. Володя делал выставку, посвященную Федотову, и предложил мне что-то сделать на тему известного сюжета, когда Федотов пришел к Брюллову показывать свои работы, и Брюллов отнесся как-то не очень. Важно было сделать картинку стилизованную под Федотова.  Ну и я нарисовал Брюллова, вальяжно развалившегося в кресле, и бедного Федотова, у которого из рук падают рисунки. Это было единственное мое участие в Трехпрудном. Но я могу точно сказать – я бы туда не вписался

ДИ.   Почему? 

Александр Виноградов.  Там внутри была довольно жесткая ситуация. Ростовские во главе с Авдеем Тер-Оганьяном многое определяли. И на Володю на самом деле там вначале косо посматривали – москвич, Суриковский институт. А я и не пытался вписаться – чувствовал, что не смогу. Собственно, наша первая совместная выставка была в 1994 году и называлась «Пикассо в Москве». Всю концепцию предложил Володя. Это интересная история. В пятьдесят каком-то году в Пушкинский музей привозили графику Пикассо. И папа Володи, тоже художник, тайно отснял эту выставку. Фотографии были странными – половина работы, одна целиком и треть другой работы, то есть видно, что это снято подпольным способом. Мы напечатали эти фотографии в большом формате и написали картину в стиле соцреализма – Пикассо на фоне Кремля. Выставка прошла в галерее "Студия 20" в ЦДХ. 

ДИ.     И какая была реакция?

Александр Виноградов.    Практически никакой, народу мало пришло. Но потом Боря Орлов зашел на выставку и ему дико понравилось, он позвонил Вите Мизиано и сказал – «хорошо бы у них взять интервью». Ну и Дима Гутов приехал к нам брать интервью. Это было первое наше интервью. Интересно, что сейчас для каталога к моей персональной выставке в Триумфе Дима Гутов брал у меня интервью. А перед этим он беседовал с Володей по поводу его персональной выставке в Триумфе же. Симметричная ситуация. После Пикассо мы начали делать проект «Картины на заказ». Первая наша большая выставка. Мы ее год делали, потом долго пытались где-то ее показать. Гельман к нам приходил. Это известная история, он посмотрел и сказал  – «Будет еще чего-нибудь, зовите». И тут, как ни странно, нам помогли наши московские концептуалисты. Боре Орлову опять же понравилось, и потом Лена Романова сделала выставку в L-галерее.

Но должен сказать, после того, как мы сделали эти выставки, на самом деле ничего не изменилось. Иногда художник десятую выставку делает и ничего не меняется. Выставка – это всего лишь выставка. И не нужно относиться к ней как к чему-то после чего в твоей жизни произойдет перелом

ДИ. « …а с нами ничего не происходит и вряд ли что-нибудь произойдет»…  А знаешь, я не особо люблю ходить на вернисажи. Именно из-за этой эйфории. И я почему-то сразу вижу картинку финала, как экспозиция разбирается… Грустно.

Александр Виноградов.   Я это много раз испытывал. И одна  выставка о художнике ничего не говорит  принципе. И когда ты делаешь одну выставку, уже должен думать о  другой. Что не всегда получается. В общем, когда мы их сделали, то даже думали разбежаться, потому что ничего не произошло.  Но потом постепенно какие-то предложения появились….

ДИ.  А ведь ваши работы тогда еще не продавались. На что вы жили?  

Александр Виноградов.    Все по-разному. А на Трехпрудном, кстати, продавалось многое. Туда же водили иностранцев. Как говорила Айдан Салахова, первыми новыми русскими были художники. Ну это понятно -  страна была закрыта и вдруг распахнулась, и все повалили узнавать загадочную русскую душу. Продлилось это недолго, все поняли, что ничего загадочного нет и быстро слиняли.

ДИ.   Какую вашу первую работу купили? 

Александр Виноградов.   Среди «Картин на заказ» у нас была работа – однорукий курящий терминатор. В L-галерее была какая-то австрийская выставка. И приехали молодые, веселые, жизнерадостные австрийцы – художники и их друзья. И в их числе был сын какого-то банкира, ему дико понравился наш терминатор. И это была первая наша продажа. Мы были счастливы. А потом поехало-закрутилось.

Постепенно карьера покатила, мягко, но по нарастающей. И в двухтысячном у нас началась уже какая-то международная история. Мы проехали по всем биеннале, как говорится «успех, слава, овации, цветы»

ДИ.   К вашему творчеству у многих было, да и сейчас есть, критическое отношение. Типа, разве это живопись?  

Александр Виноградов.   Но мы, собственно, и декларировали, что это – не живопись. И на самом деле, что такое живопись? Ее уже давно нет. Нет таких проблем в  искусстве – живописных. После  20 века нельзя точно определить, что есть живопись, а что не живопись. Холст, масло – это живопись. Все. Мы так к этому и относились. Вообще такая архаичная техника как холст-масло в современном мире использовать достаточно непросто, потому что ты все время должен искать некое оправдание всему этому, обоснование. Ты должен объяснить почему?

ДИ.   И почему?

Александр Виноградов.   Объяснения могут быть разными. Может и просто потому, что нравится запах краски. Мне нравится. Но это всем художникам нравится на самом деле 

ДИ. Токсикоманы.   

Александр Виноградов.  Не исключено. Все, кто хоть однажды рисовал красками…. Я слышал мнения людей, не художников, но которые хотели когда-то быть художниками, или просто любители, которые рисуют, и для них это сакральная какая-то вещь, бальзам души.   

ДИ.   Решение прекратить проект долго зрело? 

Александр Виноградов.   Постепенно. Ну мы вообще-то очень разные. Может поэтому наш тандем так долго и просуществовал. За счет этой разности мы друг друга как-то и дополняли и выправляли. Шел живой творческий процесс. Но потом что-то потерялось. Словно энергия иссякла. И это чувствовалось. Володя сделал выставку-перформанс в Ермолаевском. Он мне предлагал сделать вместе. Я отказался.

ДИ.   Почему? 

Александр Виноградов.  По многим причинам. Но самое главное – я не люблю публичности. Не могу так жить, работать, еще и что-то изображать нужно. Володе это тоже может не очень нравится. Но он пошел на это.

ДИ.     А ты себя не пожелал преодолевать.

Александр Виноградов.    Нет. Перформанс нужно отрабатывать. Вот Кулик, например, когда делает перформанс, то там такая энергетика. У меня сил не было на это, да в общем-то и желания не было. Я в то время дико уставший был – от этого потока, который мы декларировали все время – не важно что, фабрика и т.д. И потом, я в принципе люблю комфортную ситуацию. Может, это мой недостаток, а может достоинство. Нельзя сказать однозначно. От этой выставки в Ермолаевском я отказался и по этой причине. Я просто не увидел себя в этих залах, спящим на импровизированной кровати и прочее. При этом я понимаю Володины интенции. Собственно, мы говорили об этом, что для того, чтобы что-то изменить, есть много разных способов. Один из них – изменить обстоятельства и ситуацию, в которой находишься. Взять себя за волосы и переместить в какую-то тяжелую ситуацию, ну или в комфортную. Я не вижу в этом принципиальной разницы. В общем, я не смог себя представить в этой ситуации. Для меня это было бы чудовищно дискомфортно. Противоестественно. Мне это напоминает шоу за стеклом, которое я не очень люблю на самом деле. Я помню, когда появились эти шоу, я офигевал, что бывает и такое. А сейчас эти шоу – расхожее место. Короче, кроме того, что я не захотел спать некомфортно, я могу ошибаться, но я не увидел в этом чего-то такого, что я бы сказал – да, надо делать. А Володя увидел и я, так понимаю, что ему это было интересно. Володя всегда был активнее меня. После Ермолаевского  Володя сделал выставку на Клязьме, и параллельно мы делали совместную выставку в Музее Москвы. Разлом уже произошел в тот момент. Я какое-то время думал, что мы будем периодически продолжать – все же известный бренд, и как-то его бросать – не правильно. Но Володя так не думал. И потом так оказалось, что общих проектов у нас нет. Это же как механизм. Он работает, иногда ломается, его чинят, совершенствуют. Но однажды он все же отрабатывает свой ресурс    

ДИ.   Усталость металла 

Александр Виноградов.   Да, видимо что-то похожее у нас и произошло.

ДИ.  У вас тут такой прекрасный сад, никогда не возникает желания написать этюд с натуры?  

Александр Виноградов.  Постоянно возникает 

ДИ.    И?  Ты себя сдерживаешь?

Александр Виноградов.    Иногда я себе позволяю. У меня бы опыт, который я хорошо запомнил. Я подумал – вот мы рисуем все с фотографий, пойду-ка я на натуру выйду. И вышел. И у меня ничего не получилось. Проблема в том, что я не могу сосредоточиться. На фотографии реальность уже рамирована как бы, а когда ты выходишь на натуру, то перед тобой мир. И как его отобразить? Проблема. Ничего не получилось. Немощность просто какая-то была. Больше я не пробовал. Это, видимо, какой-то забытый опыт. Я знаю художника, который выходит  на натуру, но он уже старик и может себе это позволить. Дэвид Хокни. Он выезжает на натуру и одновременно и рисует, и фотографирует. Очень красиво. Мне нравится. Но у меня еще все впереди.

ДИ.  И первым пунктом твоя персональная выставка в Триумфе  

Александр Виноградов.  Ты знаешь, что это моя первая персональная выставка? В пятьдесят два года

ДИ.     И как тебе?

Александр Виноградов.   Комфортно. Хотя и непросто.

ДИ. Несколько слов о проекте. Как родилась его идея?  

Александр Виноградов. Изначально я не знал, что делать, скажу честно. Сначала я договорился о выставке, а потом уже начал думать… Все мы ездим, путешествуем и мне всегда была интересна эта картинка в окне поезда – бегущий пейзаж. Он неуловимый, потому что ты находишься в некой точке созерцания мира, и мир как бы мимо тебя бежит. Именно он, а не ты. Это странное состояние, ты все время пытаешься уловить и зафиксировать картинку и не можешь. Если в двух словах, вот именно об этом я и хотел сделать выставку. Мне интересно боковое зрение. Когда один видит, а все остальные не замечают, не хотят видеть, не слышат. Мне интересны обломки реальности.  

ДИ.    Так может, ты тут ближе собственно к живописи подходишь?

Александр Виноградов.  У меня к живописи ровно то же отношение, что и было. И другим оно и не может быть. Просто я попытался изменить механизм создания. У нас же все было очень отработано – придумывали концепцию, искали образы, в фотошопе делали эскиз. Потом ассистенты рисовали картинку, и мы потом ее раскрашивали. Но это не сразу появилось. В 1994 году у нас таких технических возможностей не было. И я помню, мы что-то даже с натуры писали, Володя мне позировал – для женщины с ребенком. Потом мы начали делать фотосессии. И в этой выставке я решил от этого механизма отказаться. Я решил вспомнить те времена, когда это происходило немножко по-другому. Я вот рассказывал про рисование с натуры, это можно сравнить. Художнику важна натура на самом деле. Ее можно найти везде – в Фейсбуке, в телевизоре, в реальности, в искусстве. Но ты не можешь просто нарисовать из головы. И поиск натуры у художника происходит все время. Понятно, что я все это с фотографии делаю, но там есть такой момент, когда перед тобой лист бумаги или белый холст и ты до конца не знаешь, что в итоге будет. Мне это ощущение было важно.

ДИ.  То есть более творческое?  

Александр Виноградов.   Я бы не сказал, что тут больше творчества. Просто работают какие-то другие клетки в мозгу. Мне так кажется. Когда я договаривался о выставке, я сразу сказал – Дима, у меня нет готового проекта, концепции и все прочее. Я просто начал работать, понимая, что если ты не будешь ничего делать, то ничего и не будет. Я просто делал то, что мне интересно. Я люблю лес. Когда ты в лесу, происходит какая-то параллельность восприятия

ДИ.   То есть, это в основном пейзажи? 

Александр Виноградов.    Не только. Первый этаж – холст, масло, а внизу акварели «Путешествие Москва – Санкт-Петербург».

ДИ.     Как Радищев

Александр Виноградов.   Ну поскольку это одна из самых главных дорог в нашей стране. У меня было очень большое количество материала по теме. Мне нравится, что там есть какая-то зона отчуждения. Не парадный вход, а какие-то странные строения, очень много граффити и прочее. Но потом произошла такая вещь – я подсоединил свой айпод к компьютеру Маши (Мария Погоржельская) и произошла синхронизация. Я думал такого не бывает, чтобы вот взять и стереть все. Лет за 5, наверное, материала потерялось.

ДИ.     Представляю твою реакцию

Александр Виноградов.  Ничего не было. Я понял, что это знак. Ну, что-то у меня в компьютере осталось. Но этого, конечно, не хватало, и я думал – нужно ехать. А не хотелось…. И тут меня осенило, что Химки – это же ленинградская дорога, там пробегает Сапсан. Я взял билет до Крюково. 20 минут туда, 20 обратно. Столько материала! В принципе, везде все одно и то же. Если бы я проехался до Санкт-Петербурга, не думаю, что что-нибудь изменилось. Любая выставка, любая картина – прежде всего в голове возникает

ДИ.   То есть Москва – Петербург это…. 

Александр Виноградов.    Москва – Крюково. И еще Италия. По всей Италии разбросаны маленькие огородики, они везде – под мостами, вдоль дорог. Мне итальянцы рассказывали, что этот кусочек земли дается пенсионерам, и они стоят в очереди за этой землей. И потом там выращивают помидорчики, огурчики. В принципе, огород.  Профанная зона. Но, с другой стороны, этот кусок земли для итальянцев сакрален. Они, вообще к земле относятся с пиететом. Я как-то для себя назвал такой огородик «местом бога». И вот на одной из работ я поместил в этот маленький итальянский огородик фрагмент «Поклонения волхвов» Леонардо Да Винчи. Мне показалось, что это хорошо соединяется. Произведение высокого искусства, которое висит в музее, я перемещаю в зону, которая одновременно и профана и сакральна. Называется работа – «Терра Да Винчи». Я какую-то часть работ сделал в Италии и привез сюда. У меня так получается, что в Италии я делаю что-то про Россию, а в России – про Италию.

ДИ.  В Милане у тебя мастерская?

Александр Виноградов.    Когда я делал эту работу, снял маленькую мастерскую. И было как раз католическое Рождество. И по соседству со мной, буквально за стеной, церковь филиппинцев. Я не знаю в кого они верят, это очень странная вера. По праздникам, субботам и воскресеньям они начинают молиться. И я через стенку слышу, как они поют, играет музыка, потом кто-то начинает рыдать в микрофон. Думаю, это у них медитация какая-то. А с другой стороны у меня семья африканцев, причем достаточно большая, и у них там тоже своя церковь, и они тоже танцуют, поют, веселятся, бегает дикое количество детей. И вот в таком окружении я эту картину написал. Вначале дико раздражало, а потом даже очень понравилось.   

ДИ.    К этой выставке относишься – «просто выставка»,  или все же ждешь чего-то?

Александр Виноградов.  Я себе все время говорю – это всего лишь выставка. По большому счету, не важно, какая выставка, потому что любая выставка это… Просто часть жизни. Это часть моей жизни – она сумбурная. Это не чистая выставка, когда есть концепция и на эту концепцию положены все силы, чтобы сделать ее выпуклой. Это другое… Мне почему акварель нравится? Потому что ты ее не контролируешь. Она дает ощущение движения, непредсказуемости. Это то самое ощущение, когда ты в поезде, в дороге.

Беседовала Лия Адашевская