Симптоматично для нашего времени, что популяризация науки не обходится без участия современного актуального искусства, способного буквально все на свете использовать для создания арт-объектов. Симбиоз науки и искусства нужен не столько искусству, не испытывающему дефицита в материалах, идеях и выразительных средствах, сколько науке.

PR науки переживает сейчас проблемный период. Наука утратила в ценностной системе человечества позитивность, которую имела, например, у нас в 1960-е. Тогда функцию адаптации науки в массовой культуре выполняли книжки издательства «Наука» — единственно недефицитное, но качественное чтиво советской эпохи, научная фантастика, кино про физиков. Из пластических искусств — идеализированные фигуры ученых в окружении реторт и прочей соответствующей атрибутики на плакатах, фресках и мозаиках, космические и подводные мотивы в декоративно-прикладном искусстве... Традиционные средства пропаганды научных знаний опирались на наличествующее положительное, энтузиастское отношение общества к науке, артикулировали витавшие в атмосфере романтику научного поиска, пафос новых открытий, безусловное доверие и наивное упование на нее в плане решения социальных проблем.

Сегодня же очевиден разрыв между неискушенным пользователем научных продуктов и собственно наукой, разработчиком этих продуктов. Популярное знание подменяется наукообразной мифологией. Возникает общественное недоверие к науке и ее достижениям. Пример тому — страх перед андронным коллайдером: никто толком не знает, что это такое, но все обуреваемы апокалипсическими страхами.

Задача сегодняшнего научного популяризаторства — приблизить современную научную картину мира к пониманию массовой публики. Традиционные средства не выдерживают конкуренции с массовой визуальной культурой, как реальной, так и виртуальной. Последняя посредством шоковых или соблазнительных форм и образов создает либо монструозный, либо рекламно-гламурный образ науки, далекий от ее реального состояния и проблематики.

И вот заинтересованные инстанции обратились к современному актуальному искусству с социальным заказом: реклама науки средствами самой науки. Наука и искусство интегрируются в некую синтетическую коммуникативную технологию под названием «science-art». Сайнс-арт — это искусство, научное по материалам, технологиям, форме и содержанию.

Тему выставки на «Винзаводе» устроители обозначили широко — жизнь. Экспозиция визуализирует это понятие в актуальной трактовке биологии, генетики и психологии — через прямое взаимодействие зрителей с современными научными методами исследования и представления научных знаний. По словам организаторов, выставка представляет собой научно-популярную лабораторию с элементами science-art. Художественная составляющая экспозиции по-разному и в разной степени реализуется в зависимости от жанровой принадлежности экспонатов — наглядных пособий, демонстрационных моделей или объектов, имитирующих жизнь техническими способами.

Мультимедийные наглядные пособия — презентации, видеофильмы, компьютерные игры — в последнее время стали обыденной оснасткой школьного образования. Выставочная ситуация ставит перед разработчиками таких продуктов дополнительное требование: превратить учебное пособие в занимательный и эстетически полноценный аттракцион. Мало просто показать мультимедийный продукт на мониторе, надо дать публике поиграть джойстиком. Интересны средовые, объемно-пространственные решения, вовлекающие зрителя в таинственную атмосферу типа «наука умеет много гитик». Однако элемент завлекательности при сообщении зрителю некоторой суммы научных знаний еще не делает экспонат выставки арт-объектом. Художник добавляет к научной информации содержание от себя — ассоциативное, эмоциональное. Именно это дополнительное содержание решает популяризаторскую сверхзадачу мероприятия.

Два объекта из разряда наглядных пособий представляют два полюса художественных решений. Сами посудите, какой более адекватен смысловой задаче выставки.

Вот объемная демонстрационная установка — модель живой клетки («Клетка крупно». Евгений Стрелков, Дмитрий Хазан). Огромный неровный шар висит в темноте, на него с двух точек проецируется видео настоящей клетки. Клубится цитоплазма, пульсируют рибосомы и митохондрии, сливаются и делятся хромосомы. Клетка уподобляется планете в космическом пространстве. Возвышенный, мистический, богатый ассоциациями образ утверждает ценность и величие жизни.

А вот оснастка выездной лаборатории — разложенные на подиуме устройства, инструменты, пробирки и тому подобное, включая живых подопытных мышей в клетках. Мышек жалко: во имя науки их истязают холодными жесткими штуковинами. Ознакомление с современным исследовательским оборудованием сопровождается диссонансной нравственной нотой.

Другой жанр — интерактивная демонстрационная модель какого-либо жизненного процесса. Реальная жизнь, вступая во взаимодействие с установкой, вызывает в ней отклик. Искусство осуществляется в материале самой жизни и в материале науки, практически используя ее наработки.

Прикладываешь руку к электрической машинке, она начинает гудеть, оживает, мелодично звякая колокольчиками, подрагивая оголенными микросхемами и миниатюрными противовесами, ажурная конструкция из тонких реек. Тень ее падает на экран, показывающий видео некой органической ряби. Звуки конструкции соответствуют биометрическим показаниям, снимаемым прибором с ладони человека. Архитектурно-музыкальная установка эстетизирует акт снятия этих самых биометрических показаний.

Иной раз арт-объект опровергает научный постулат. Например «Иллюзия цвета» (Семен Мотолянец). Красный помидор и красный куб освещаются попеременно обычным и синим светом. В пояснении к экспонату сказано, что в синем свете куб должен почернеть, а помидор остаться красным — из-за константности восприятия предметной окраски (помидор обязан быть красным при любых обстоятельствах). Выходит же наоборот: помидор чернеет, а куб сохраняет некоторую красноватость. Арт-прикол состоит в расхождении научного пояснения и визуального эффекта: либо наука неправильная, либо неправильный зритель.

«Модель биометрических отражений» (Дмитрий и Елена Каварга) построена на технологии «детектора лжи»: датчики фиксируют температуру тела, влажность ладоней, пульс, биотоки мозга и еще что-то — и передают импульсы на детали конструкции, заставляя их двигаться, звучать. Смысл установки — в пластической реализации идеи. От взаимодействия с датчиками оживают техноморфные фигуры — живописно скомпонованные, феерически подсвеченные кубики, палочки, ниточки, помещенные внутрь прозрачной амебообразной оболочки, которая холодна и неподвижна. Вывод двусмыслен: органика являет собой начало косное и безжизненное, живут же проекции разума, теории и концепции жизни — хрупкие и трепетные, уязвимые, зависимые от физиологических факторов. Претензии на глубокомысленность, несомненные пластические достоинства объекта делают его фактом искусства.

Еще один жанр сайнс-арта — моделирование жизни техническими способами. Возможны два подхода к моделированию: по образу и по подобию.

Пример первого — анимированная 3D-собака (SNIFF. Каролина Собечка). Она ведет себя, как настоящая и реагирует на жесты зрителя перед интерактивной доской (впрочем, набор ее поз и движений ограничен). У таких штуковин быстро пропадает эффект чуда. Построить, анимировать и запрограммировать трехмерную модель сегодня под силу школьнику. Но ведь сложность техники и программирования — не показатель художества.

Эффект моделей жизни по принципу подобия достигается за счет контраста технического обличья и органического поведения объекта. Основной признак жизни — произвольное изменение системы, немеханическая — вариативная реакция на внешние воздействия.

В «Инкубаторе жизни» (Владимир Григ) самопроизвольно движутся, питаются и размножаются двумерные компьютерные букашки, которых можно гонять по монитору пальцем.

Не очень сложен в техническом отношении и кибербалет «Девушки Тиллера» (Луи-Филипп Демерс), продемонстрированный на открытии выставки. Однако простота сборки и программирования в этой акции — момент художественный. Роботы-танцовщицы принципиально не антропоморфны. Т-образные палочные фигуры на шарнирах и колесиках дрыгаются, топчутся, сгибаются, распрямляются, падают, встают, реагируя на свет и звук, изменения которых произвольно задаются операторами. Начинают танец роботы синхронно, как на физкультурном параде, но вскоре строй распадается, мизансцена приобретает хаотичность, движения — паническую конвульсивность; фигуры начинают вести себя самостоятельно, вступают в неожиданные взаимодействия... А в уме зрителя — поток аллюзий и ассоциаций философического направления. Роботам аплодируют, как живым. Получился емкий художественный образ жизни, цивилизации, социума.

Критерий принадлежности к арту — мысленно представить объект вне научно-популяризаторского контекста. Сохранит ли он выразительность, вещательную способность? Возможно ли иное, необязательно научно-популярное его прочтение?

Мораль выставки: сайнс-арт, претендующий на статус искусства, не только использует разработанные наукой технологии, не только наглядно разъясняет научные знания и даже не только философствует на научные темы. Сайнс-арт, будучи по содержанию шире и глубже науки, выводит зрителя на новый уровень осмысления действительности и себя в ней. И главное, решает эти задачи специфически художественными средствами — средствами пластической метафоры.

ДИ №3/2011