Перформанс по-прежнему остается крайне радикальным и действенным в контексте жизни отдельного человека. Но выжить подобный тип перформанса сегодня может лишь в искусственных условиях наподобие заповедника. В рамках социального проекта под условным названием «Перформанс-арт-терапия», или «Студия терапевтического перформанса», я пытаюсь дать жанру вторую жизнь. Этот достаточно утопический проект существует с 2004 года, носит камерный лабораторный характер и пытается быть золотой серединой между искусством и психотерапией, объединяя возможности этих двух территорий для изменения человека. В нем разрабатываются идеи моей кандидатской диссертации «Социально-психологическое исследование художественной провокативности (на примере современного авангардного искусства»)1. Таким образом, «Студия терапевтического перформанса» одновременно претворяет в жизнь достижения науки и искусства, теории и практики.

О близости задач и методов современной психотерапии и перформанса

Современное искусство и психотерапия ставят перед собой во многом сходные задачи и используют похожие методы воздействия. Это неудивительно, поскольку идеи черпались часто из одних тех же философских источников — от дзен-буддизма до психоанализа и идей деконструкции.

И терапия, и перформанс происходят в символическом пространстве на границе повседневной жизни и внутренней реальности. В обеих сферах полем для экспериментов становятся тело и биография автора, объектом творчества — жизнь. Принцип классического перформанса «здесь и сейчас» является базовым также для многих направлений психотерапии, например, в гештальт-терапии (основатель Ф. Перлз), техники которой помогают достичь концентрации тела и сознания на настоящем моменте. И в перформансе, и в процессуально ориентированной терапии A. Минделла самоценным оказывается погружение в процесс, а не привычная для западного человека ориентация на результат. И перформанс, и метод психодрамы ставят своей целью с помощью спонтанного физического действия преодоление логоцентризма западной культуры, или, по словам основоположника психодрамы Я.Л. Морено, утоление «акционального голода» современного человека, склонного к вербальности и абстракциями. Восходя структурно, культурологически и психологически к ритуалу, эти практики дают возможность пережить катарсис в его первоначальном понимании — единстве эстетического и терапевтического.

Воздействие на общество радикальных акций (например, Олега Кулика или группы «Война») можно сравнить с методами провокационной терапии, предложенной Ф. Фарелли, которая применятся в самых трудных случаях. Разработанные им жесткие парадоксальные техники (абсурдные советы, передразнивание, высмеивание, вербальная конфронтация) не только напоминают методы современного искусства, но, отчасти совпадают с техниками, используемыми мастерами дзен2, что говорит об их универсальности.

Однако многие социальные и даже политические акции, например, те же самые «собачьи» перформансы Кулика, одновременно на индивидуальном уровне можно рассматривать как самопровокацию, психотерапевтическое упражнение, позволившее автору пережить опыт чистого «животного» восприятия. Выступая на конференции «Ритуал. Театр. Перформанс», Кулик признался, что до этой серии акций всегда стеснялся тела: обнаженное тело было для него табу, а после он полюбил тело, стал более счастливым лично, это сняло у него много зажатостей3. Если в случае социальной акции этот терапевтичексий эффект был побочным, то в других видах перформанса самопознание становится одной из главных задач.

Несомненно, самый большой вклад в разработку «психотерапевтического» перформанса внесла Марина Абрамович, чьи самые известные работы часто автобиографичны и исповедальны по стратегии. Ее ранние акции «Освобождение тела» (1975), «Заряженное пространство» (1978) почти совпадают с отдельными техниками телесно ориентированной терапии, «Освобождение голоса» — с терапией первичного крика

А. Янова, «Освобождение памяти» (1975) — со словесным ассоциативным тестом. Многие совместные перформансы Абрамович с Улаем (например, «АAA-AAА», 1978) можно рассматривать как своеобразную семейную терапию.

М. Абрамович на своих лекциях часто упоминает важный для нее принцип — «делать то, чего боишься», проявившийся, например, в ее перформансах со змеями. Он соотносится с широко известной техникой парадоксальной интенции

В. Франкла, разработанной в 1930-е годы в рамках логотерапии и продолженной многими другими авторами и направлениями (гипнотерапевтом М. Эриксоном, дававшим пациентам парадоксальные задания, «терапией испытанием» Дж. Хейли и др.). Суть этой техники — стимулировать (провоцировать) пациента специально вызывать у себя болезненный симптом, не избегая его. Другой подход, свойственный перформансам

М. Абрамович — использовать в качестве материала и «топлива» для творчества детские травмы (вспомним ее слова, что художник тем лучше, чем хуже у него было детство4) — совпадает с общим принципом, применяемым, например, в психодраме — повторное переживание травмы. Основным отличием перформанса является то, что художник сам несет ответственность за происходящее и становится «терапевтом самому себе».

Менее известный, но ставший почти хрестоматийным пример терапевтического воздействия искусства — перформанс представителя группы «Запасной выход» С. Никокошева «Что украшает художника» (1995). Художник вырезал бритвой на своем животе рамку вокруг шрама, оставшегося у него после операции. Это можно рассматривать как иллюстрацию к известным терапевтическим техникам нейролингвистического программирования (НЛП, основатели Р. Бендлер,

Д. Гриндер) — рефрейминга и дефрейминга, заключавшимся в придании нового смысла старому опыту. Поразительную психофизиологическую действенность этого перформанса я имела возможность наблюдать лично — шрам после него рассосался почти на глазах.

Терапевтические перформансы крайне необходимы молодым художникам, многие из них проходят в своем развитии «арт-терапевтическую» стадию, работая со своей авторской идентичностью. Неслучайно М. Абрамович в ходе преподавания уделяет столько внимания первому перформансу «для себя», завершающему многодневный тренинг на природе и являющемуся, по сути, ритуалом инициации, посвящением в художники.

В России подобный подход к перформансу практиковался в 1990-е в Мастерской паратеатральных форм при Царскосельском филиале СПАТИ, Международной мастерской синтеза и анимации «Интерстудио». Во многом проект «Перформанс-арт-терапия» продолжает опыт, полученный в сотрудничестве с руководителем этого образовательного проекта, художником Юрием Нолевым-Соболевым.

Студия терапевтического перформанса

«Мы вместе экспериментируем над жизнью и искусством, стараясь выпарить соль искусства из собственной жизни. Мы снимаем коды и занимаемся своими крошечными мифологиями…» Из пресс-релиза к «Выставке неизвестного перформансиста».

Данный проект реализует принцип искусства ХХ века «Каждый человек — художник» и позволяет каждому желающему с моей помощью, обращаясь одновременно к своей жизни и истории искусства, осуществить собственный перформанс.

Считается, что соединить терапию и искусство практически невозможно, потому что профессиональное искусство ориентировано на результат — выставки, публикации и продажи, а не на внутреннее развитие, а в терапии акцент делается не на качестве формы, а на экспрессивной функции. Мой опыт доказывает, что сочетание терапевтического эффекта и художественного качества вполне достижимо, но лишь при определенных условиях ведущий должен быть одновременно профессиональным терапевтом и художником, необходимо много времени (работа над одним перформансом длится месяц), малые группы, не больше семь человек, предварительный подбор и подготовка участников, сочетание групповой и индивидуальной работы, отсутствие внешних наблюдателей. На сегодняшний день мною проведено 16 месячных воркшопов, сделано более сотни перформансов. Часть из них проходит в рамках обучающего курса «Использование перформанса и инсталляции в арт-терапии» программы повышения квалификации «Терапия выразительными искусствами (интегративный подход)» факультета психологического консультирования МГППУ, вторая (основная) часть — в свободном формате перформансной студии. Я стараюсь проводить занятия в галереях, а не в психологических центрах, поскольку важным терапевтическим фактором для участников групп считаю возможность почувствовать себя именно художником, автором своей жизни, а не «клиентом с проблемами».

Часть работ связана с экзистенциальными проблемами, это поиск самоопределения, подведение итогов определенного этапа жизни. Такие перформансы существует часто на грани с духовными практиками, шаманизмом, имеют трансперсональное измерение. Но нередко в работу привносятся и очень болезненные темы — смерть близких, сложности в отношениях, наличие симптома (например, анорексия, избыточный вес, заикание). В таких случаях, чтобы снять остроту ситуации и иметь возможность эстетического отстранения, я рекомендую участникам перформансной группы параллельно посещать индивидуальные психотерапевтические сессии у другого психолога. В идеале человек работает над одной темой несколько лет. Например, был случай, когда женщина, поучаствовав в двух перформансных воркшопах, продолжила тему поиска своих корней, воссоединения с родом в рамках семейной терапии — метода расстановок Б. Хеллингера, а потом вернулась, чтобы визуализировать результат работы с терапевтом в виде итогового перформанса. Из сотни разноцветных шариков с помощью группы она сделала свою генограмму, напоминающую огромную молекулу, и отпустила в парке в небо.

Терапевтический перформанс дает возможность реконструировать сон, воспоминание, осуществить заветную мечту. Знакомство с искусством боди-арта позволяет решиться на работу с обнаженным телом. Важную роль играет использование реальных личных документов и предметов-артефактов из жизни перформансиста — фотографий, дневников, писем. Нередко в ходе перформанса автор читает их вслух или дает возможность прочесть участникам. Работа идет неформально и сугубо индивидуально: одним участникам необходимо помочь облечь свою идею в форму действия, другим, наоборот, найти свою тему, понять приоритеты настоящего момента жизни, осознать личностный смысл родившегося визуального образа. Большое внимание уделяется работе над концептуальным текстом.

Мотивацией для участия в таких экспериментах обычно выступает не избавление от проблемы, а перекодирование ее в форму искусства, возможность сделать перформанс. Неслучайно большинство участников готовы после завершения воркшопа отвечать за результат как за собственное произведение и показывать документацию (а иногда и живой перформанс) на выставках5.

1Морозова Е.А. Социально-психологическое исследование художественной провокативности (на примере современного авангардного искусства)». Канд. дисс. на соиск. уч. степени канд. психол. наук. М., 2005.

2Кью Кит В. Энциклопедия дзен. М.: Фаир-пресс, ГРАНД, 2000. С. 166–168.

3Ритуал. Театр. Перформанс: Матер. стенограмм лаборат. реж. и худож. театров кукол / под ред. И. Уваровой. М., 1999. С. 84.

4Максимова Ю. На кухне у «бабушки искусства перформанса» // ARTinvestment.ru. 2009. 5 дек.

5Часть этих работ в форме видео демонстрировалась на «Выставке Неизвестного перформансиста» (2007, галерея «Spider&Mouse»), выставке в Музее сновидений Фрейда, (СПб, 2008), на ярмарке «Universam» (2009), на лекциях, воркшопах и конференциях.

ДИ №5/2012