×
«СЛЕДИ, КАК Я ИСЧЕЗАЮ»
Лия Адашевская

 

«Симптомы: не ест, не спит, не разговаривает,
не стремится к сексу, в отчаянии,

хочет умереть.
Диагноз: патологическая тоска»

«..мягкий и убедительный голос психиатра, говорящий об объективной реальности,
в которой мой разум и тело едины. Но я в ней не нахожусь и никогда не находилась».

 

20 февраля 1999 года в психиатрическом отделении больницы Королевского колледжа в Лондоне в возрасте 28 лет покончила жизнь самоубийством Сара Кейн, известный  британский драматург, представитель поколения “in-your-face” (вам в лицо). За несколько часов до смерти она записала монолог, по сути хронику собственного самоубийства, самоубийства женщины, которая «дошла до финала этой отвратительной и отчаянно скучной истории о чувстве, заключенном в чужое тело и отравленном плебейским духом господствующей морали». «Моя жизнь поймана в сети разума раскинутые доктором, чтобы добавить нормальности». Врачам так и не удалось обратить в нормальность «созданную для одиночества, для любви к тем, кого нет», тоскующую «по женщине, которая никогда не рождалась, но чей запах тревожит ноздри, вызывая физическое влечение», ибо «нет на свете лекарства, способного наполнить жизнь смыслом». Разве что «отключить высший уровень мозговой деятельности и, может быть, тогда…».

Это предсмертное письмо впоследствии признали пятой пьесой Сары Кейн и назвали «4.48 Психоз». Цифрывремя, которое она себе определила для ухода из жизни: «В 4.48 когда придет отчаяние, я повешусь под звуки дыхания любимого человека».

Пьесу, полную тоски и отчаяния от невозможности любви, невозможности совпадения с самой собой, невозможности поженить тело и душу, и еще множества других невозможностей, неоднократно ставили на многих европейских  сценах. Привлекла она внимание и Александра Зельдовича. По признанию режиссера, идея постановки возникла у него давно, но только в этом году в соавторстве с группой AES+F проект удалось осуществить на сцене Электротеатра Станиславский.

Зельдович трагедию Кейн  видит не в болезни, а в «непереносимости дара» и само письмо рассматривает не как плод больного воображения человека, страдающего маниакально-депрессивным психозом, не хаотичный поток сознания, а жестко структурированный и продуманный текст, монолог Гамлета, разложенный на 19 женских голосов – именно столько интонаций уловил Зельдович в последней пьесе Кейн. И, соответственно, на сцене возникает девятнадцать актрис разного возраста, темперамента, комплекции, уровня интеллекта,  но все они суть одна. Или один. Ибо он/она не обязательно женщина, пусть даже заблудившаяся в гендерной самоидентификации. Это современный человек как таковой, лишенный цельности, полифоничный, фрагментированный. Очевидно, поэтому режиссер, несколько абстрагируясь от конкретной трагедии Сары Кейн, опускает из названия постановки цифры, оставляя только «психоз». Психоз – диагноз, который сегодня можно поставить практически любому. Ибо кроме даты смерти, которая у каждого своя, в остальном современный человек едва ли не близнец многоголосой героини пьесы. Он одновременно и стар и молод, и зрел, и ребячлив. Он умен и глуп, рационален и беспечен, утончен и безвкусен, сексуален и наоборот. Неестественно активен и бесконечно устал. Он любит себя и ненавидит. Ему нужны другие и одновременно он от них бежит. Эту многоголосицу внутри одного передают не только игра и типаж актрис, но и костюмы, над которыми работала Анастасия Нефедова. Кроме  того, сама стилистика пьесы весьма неоднородна, что позволило Зельдовичу впустить на сцену разные в жанровом плане театры – здесь и перформанс, и традиционный театр, и буффонада, и танец (хореограф Алиса Панченко). И надо сказать, все эти разнородные эстетики каким-то неожиданным образом взаимодействуют буквально через диссонанс. То есть это тот случай, когда резонанс грозит обрушением моста.

Не добавляет гармонии в обычном понимании и видеоинсталляция AES+F, проецируемая на пять экранов, внутри которой, собственно все действо и происходит. Но это не обычные сценические задник и выгородки. 3D-анимация привносит в общее тело спектакля свою сценографию, и персонажи, которые в ней участвуют, существуют на равных с актерами. Это нефизическое пространство играет здесь роль подсознательного, облекающегося в сюрреалистические формы – пузырящиеся массы, потоки накладных разноцветных ногтей, грибы с вагинами, красный туннель, кружащиеся в танце и выстраивающиеся орнаментом фонтанирующие кровью обрубки рук и ног и тараканы, очень много тараканов…

«В темном банкетном зале моей головы сознание забилось под потолок ума, а пол его
шевелится как десять тысяч тараканов, и вдруг его пронзает луч света, потому что все
мысли объединились, чтобы поддержать тело, ведь тараканы говорят правду, которую
никто никогда не скажет».

«С тараканами в голове», – говорят о людях со странностями, неординарным мышлением и с некоторой формой отклонения от нормы, как это последнее не трактовать. Кроме того тараканы, как и прочие насекомые в мифопоэтическом ракурсе сопоставимы с хтоническими животными и к тому же гибридный образ, составленный свойств животных, обитающих в воздухе, на земле, под землей.  Согласно старому британскому мифу, тараканы ко всему прочему олицетворяют женское начало.

Именно огромный таракан, распадающийся на множество других, и, таким образом, зеркалящий происходящее на сцене, становится у AES+F заглавным героем, по сути двадцатым голосом, который, как кажется, вещает правду, и которого не хватает условно девятнадцатому, чтобы образовать пару и замкнуть круг. Именно с этим двадцатым у актрис не получается взаимодействия на протяжении практически всей пьесы. Встреча с ним, а это значит – с самой собой – происходит в финале, уже после смерти героини, или во время смерти. Облаченные в свадебные одежды, девятнадцать личностей одной женщины бракосочетаются с той, которая так манила, «чье лицо приклеено к изнанке моей души».

 

Подтверди меня
Подкрепи меня
Увидь меня
Люби меня

 

Падает черный снег
И в смерти ты держишь меня
Не быть свободной
У меня нет желания умирать
Я никогда еще не убивала себя
Следи как я исчезаю
Следи за мной
Исчезаю
Следи за мной
Следи за мной
следи

 

Занавес.

Эстетика, в которой в данном случае работают художники, несколько отличается от той, с которой мы знакомы. В ней нет рафинированности, утонченности, педалируемой изысканности. Она лапидарна, прямолинейна, по-своему наивна, очень похожа на эстетику компьютерных игр. Что, в свою очередь, формирует еще одно пространство – виртуальное. И опять же отсылает к жизни современного человека, которая протекает, как минимум в трех измерениях – физическом, ментальном, виртуальном. И эти разнородные реальности, то вступающие в противоречие друг с другом, то образующие странные тандемы – и есть наш мир, в котором мы бесконечно  раздваиваемся, не совпадаем сами с собой, и в конечном итоге не можем сказать, где мы – более мы, настоящие. Хотя, настоящие мы везде. Вот только как соединить эти настоящести? Как обрести цельность? В пространстве спектакля этот союз дается с трудом, он фрагментарен, зыбок, натужно искусствен – видеоряд то ассоциативно совпадает с происходящим на сцене, то совершенно абстрагируется, и даже порой внутри него происходят «технические накладки», когда, например, происходит задержка звука по отношению к изображению. Все это в целом напоминает глитч или системный сбой.

Но самое любопытное, что порой и реакция публики на происходящее уподобляется тому же глитчу. Допустим, на фразе – «мне приснилось, что я пришла к врачу и она сказала, что мне осталось жить 8 минут. Я полчаса сидела в ее сраной приемной» – вместо того, чтобы задуматься о том, что в общем-то это не сон, такова грустная реальность нашей жизни – зал смеется. То же и с фразой «ничто так не помешает твоей работе, как самоубийство». И таких примеров множество. Дело не в черном юморе, а в том, что гротесковая манера, в которой они произносятся, как бы препятствует восприятию смысла. Эти волны, которые то и дело возмущают постановку, погружают зрителя в состояние турбулентности – вам дискомфортно. Почти как героине пьесы – «когда меня посещает ясность, я нахожусь в здравом уме один час и двадцать минут». Вам может даже захотеться встать и уйти… Это ваш выбор. Хотя…

 

У тебя нет выбора
выбор приходит позднее

 

 

Кроме группы AES+F, в дизайне спектакля также принимала участие художница Саша Фролова (латексные парики).

Музыкальное сопровождение – Дмитрий Курляндский, взявший за основу для звуковой композиции «Немецкий реквием» Брамса.

23 июня 2016
Поделиться: