Бэкграунд и выбор вуза

С пяти лет я точно знала, что буду художником. От моих рисунков страдало все вокруг: чешская стенка, двери, даже подоконник и оконная рама. В шесть меня отдали в художественную школу . Но в шестнадцать наступил юношеский кризис. На помощь пришла мама. Она сказала, что художник – это не профессия. Скорее всего, я буду рисовать на Арбате обмороженными руками портреты иностранцев, потом сопьюсь или чего хуже, поэтому: «Вот тебе справочник абитуриента, выбирай нормальную профессию». Я выбрала журналистику по числу экзаменов, их было всего два.

Вручив маме диплом МГУ, я набралась смелости и поступила в Строгановку, где кроме внушительного числа навыков обзавелась чувством полной потерянности в мире современного искусства. Я подалась в ИПСИ. Но и этого оказалась мало, поэтому, открыв Google, я набрала в строке поиска: лучшие арт-вузы мира. На первом месте сиял лондонский Royal College of Art (RCA). Творческий конкурс и собеседование прошли так легко, что мне самой не верилось в реальность этого. RCA оказался не только лучшим колледжем, но и самым дорогим. Почти 30 тысяч фунтов в год; материалы, проживание, проезд и питание, конечно, не включены. «Это же цена хорошей однушки в Щербинке!» – недоумевала моя однокурсница Вероника. Но у меня ведь « трешка» на Покровке, подумала я и начала переезд.

Переезд

Месяц спустя мы с Анатолием Осмоловским пили чай в Цурцум-кафе на Винзаводе и говорили о том, что же мне делать дальше. Нас свели знакомые из галереи «Триумф», я тогда немного помогла ему с организацией выставки. Потом набралась смелости и выпросила у Осмоловского аудиенцию.

И вот он сидел грустный и немного уставший , слушал мой сбивчивый рассказ о том, зачем мне ехать в Лондон. «Мила, ты никогда не станешь иностранным художником на Западе. Просто не успеешь, ты всегда будешь русской. А русские там не нужны». Я ответила, что попробую. Мне просто хотелось получить благословение. В Лондон я переехала легко – просто сделала вид, что отправилась в долгое путешествие . Для начала прошлась по всем музеям и галереям, их здесь какое-то несметное количество. Параллельно успела поучаствовать в двух проектах Московской биеннале, сделать скульптуру для Skolkovo, организовать перформанс на открытии Красноярской биеннале и провести мастер-класс для детей в Тушинской больнице. Стюардессы Аэрофлота начали меня узнавать, я получила карту часто летающего пассажира. В сумке для сноуборда (ее перевозка бесплатна) за несколько ходок я переместила в Лондон большую скульптуру для участия в выставке. Вместе со мной переехала куча красок, 20 килограммов скульптурного пластилина, половина библиотеки и компьютер-моноблок. Почему-то казалось, что перевезти эти сотни кило-граммов на себе проще , чем искать их аналог в Лондоне. Так прошли первые месяцы.

Трудности перевода

Вся эта беготня помогала мне не думать о самой страшной дате – дне языкового экзамена IELTS. В школе у меня английского не было. Я взялась его подтянуть к институту и, когда поступала в МГУ, топик «London is the capital of Great Britain…» отскакивал у меня от зубов. Я научилась объясняться, используя мимику и жестикуляцию. Многие даже находили мою манеру говорить весьма милой, сама себе я напоминала разболтавшуюся Эллочку Людоедку. Но всего этого не хватало, чтобы сдать IELTS Academic на нужные 6,5 балла , причем письменную часть не меньше, чем 5,5. Выучить английский за два месяца и тем более научиться свободно писать на нем невозможно. К тому же местная медицина диагностировала у меня дислексию. Справку я немедленно предъявила маме, пусть ей будет стыдно, что все школьные годы она считала мою «неполноценность фонологических компонентов языка» ленью. Мама пожала плечами, а IELTS дал мне 25% ко времени экзамена и отдельную аудиторию для сдачи теста.

Вообще, у нас в колледже есть целый отдел, который занимается помощью дислексикам. Оказалось, среди художников это очень распространенная особенность. Говорят, эти милые люди помогают читать книжки, выдают личный ноутбук, помогают печатать диссертацию и даже доплачивают 300 фунтов на какие-то методички.

Итак, экзамен. Афроангличанка буравила меня взглядом в моей одиночной комнате. Перед глазами плыли разноцветные круги , в висках стучало так, что за этим внутренним грохотом с тру-дом слышала задания. Я сделал все, что могла, и в результате увидела ужасную цифру 5 за письменный тест. Полбалла отделяли меня от мечты. Первый раз в жизни я решила действовать по-европейски и подала апелляцию, и Европа ответила мне взаимностью. Не прошло и семи недель, как мне вернули заветные полбалла.

Я начала учиться летом в группе студентов-иностранцев, которые испытывают сложности с языком. Нас было около 150 человек, в основном из Китая, Кореи, Тайваня. Почти все они поступили на отделение дизайна или архитектуры.

Нам показывали выставки в Тейт, водили по окрестностям Альбертополиса, где расположен главный корпус RCA. Раз в неделю включали кино и даже водили в паб и на пикник. Это напоминало какой-то санаторий после сдачи экзаменов. Мой тьютор Саймон Кинг регулярно приговаривал: « Успокойся, IELTS уже позади, его больше не будет». Финальное эссе на этом курсе я писала уже вместе со своим учителем английского по скайпу . И гордо заявила мистеру Кингу, что будут первым студентом, окончившим RCA без знания английского языка.

Система образования

Диплом Строгановки я получила всего полтора года назад, и все воспоминания очень живы. В Лондоне я регулярно заполняю какие-то формы и отвечаю на два главных вопроса: всем ли я довольна? И что можно было бы улучшить? В Рос-сии никому в голову не приходило поинтересоваться, что думают студенты. Здесь домашнее задание ты получаешь перед лекцией, поэтому приходишь подготовленный. Все очень хотят помочь учиться. В России, напротив, тема предстоящей лекции покрыта завесой тайны, поскольку он, профессор, гуру и почти Бог. В Лондоне нельзя стать любимчиком, с тобой не будут возиться хотя бы на минуту больше отведенного времени, ты вряд ли получишь друга в лице тьютора. С моим дипломным руководителем Олегом Татаринцевым мы часами пили кофе в подвальной каморке на факультете керамики и говорили об искусстве так много, что если бы я платила за эти разговоры по европейским расценкам, Строгановка могла бы облицевать новой плиткой все этажи с первого по седьмой.

Зато тьюторы никогда не опаздывают, и 45 минут принадлежат тебе сполна. И вот ты выворачиваешь душу за 40 минут и в последние пять ждешь советов, рекомендаций, списка литературы. А в ответ слышишь: «Just follow your heart» («Следуй своему сердцу»). И что же, почти 30 тысяч фунтов в год я отдала за то, чтобы слушать вот это?

Наши лекции по истории искусств и философии очень похожи на те, что читал нам Стас Шурипа в ИПСИ, даже манера та же. Здесь так же любят Канта, Делеза и Лиотара. Теперь я точно знаю, что самый европейский лектор в Строгановке – искусствовед и художник Егор Кошелев, который на лекциях порой читает стихи, издает разные звуки и очень сильно машет руками. В сочетании с хорошей дикцией и интересными фактами вполне европейский стандарт.

Вывод такой: люди у нас душевнее, а возможности хуже. Уровень оснащения мастерских здесь такой, что хочется обнять каждый токарный станок и офортный пресс. Когда я первый раз попала в читальный зал библиотеки, просто заплакала. Тут больше семи 3D-принте-ров разного назначения, в каждом департаменте свой класс с десятью MACaми. Семинары у нас ведут модный критик Vogue Сьюзи Менкес, художник Идрис Хан и номинант на премию Тернера Антея Гамильтон. Многие из выпускников возвращаются сюда тьюторами.

А что потом?

Студентам постоянно предлагают участвовать в конкурсах, резидентских программах, премиях и биеннале. Чем закончатся эти два года счастья, удивления, непонимания и труда, пока непонятно. Это покажет шоу выпускников, куда должен прийти именно твой куратор/галерист/коллекционер и выдать путевку в большой мир искусства.

ДИ-2/2017

также в номере