Виктория Марченкова. Преодоление любви

Частная квартира, 19-28 июня

Видео Марченковой состоит из трех частей. Первая проекция — история о том, как героиня рвет отношения с бойфрендом и в качестве личной терапии отправляется на съемки порнографии. За короткой зарисовкой в кафе следуют две эротические сцены: романтическая, где мужская и женская фигуры любовно обнимаются, и более откровенная, с пикантными подробностями. Со второй проекции художница молча взирает прямо на зрителя, за чем следуют довольно беспорядочные кадры, снятые в салоне автомобиля (иногда на них можно различить женские ноги). Третья проекция — интерьеры неприбранной квартиры или гостиничного номера со множеством разбросанных вещей, среди которых, возможно, и разворачивались упомянутые в начале откровенные съемки. Порнография – не только максимальная открытость, но и предельной объективи-рованность и обезличенность героев, которые лишены эмоций и чувств и выглядят наслаждающимися машинами перед механическим глазом камеры. Переживания художницей внутренней драмы символически выходит за пределы ее собственного тела, материализуясь в последовательности откровенных сцен, криво кадрированных, снятых в темноте и подчеркнуто антиэстетичных. Этот опыт невозможно целостно описать. Постановка ракурсов у Марченковой имитирует скольжение человеческого взгляда, рассредоточенного и беспорядочного, который не видит мир, но буквально рвет его на визуальные фрагменты. Выхваченные куски, однако, довольно легко склеить друг с другом, сделать частью собственного опыта, и он уже не будет прежним. Встреча в ночном парке, кресла автомобиля, посуда на кухне, обои в отелях, где останавливалась автор (узоры с них, перерисованные Марченковой от руки, завершают выставку)… Художница не говорит от первого лица, но незримо присутствует в каждом кадре, а ее взгляд организует все эти декорации хорошо срежиссированного действия. Кажется, что ее взгляды способны оставлять следы, как пальцы, и художница оставила их на обоях, когда их зарисовывала, и они все еще настолько ощутимы, на стенах комнаты, что новый постоялец, который в ней остановится, может испытать легкое чувство брезгливости. Сам не понимая, почему.

Николай Онищенко. Туман. Остановка

Медиатека Музея экранной культуры, 24 июня — 13 июля

Выставка (куратор — сотрудник центра «МедиаАртЛаб» Елена Румянцева) продолжает цикл «Большие надежды», который организует Музей экранной культуры при поддержке галереи «Триумф». На ней представлено два фильма: статичные видеоизображения городских пейзажей с ровной бетонной геометрией постепенно наполняются дымом под звуки тревожного саундтрека. Есть еще третья инсталляция: проекции архитектурных построек на мониторах, которые медленно бледнеют, и вместо них проступают графические рисунки — этакая дополненная реальность. Подобный тип работ, хоть и оставляет широкое поле для интерпретаций, семантически слишком аморфен и бесплотен, а претензии на философское содержание вещи далеко не всегда оправданны. Урбанистический коллаж из подъездов, туннелей и арок прочен и материален, а наполняющий его дым, напротив, нестоек и эфемерен. Но при наложении одного на другое их оригинальные свойства меняют свой знак. В потоках дыма обращают на себя внимание их неоднородная фактура, степень прозрачности и плотность сгустков, способных скрыть реальный предмет, как будто газ сам обретает своеобразную предметность. Серые неподвижные плиты и перекрытия кажутся почти абстракциями, резервуаром без всякого содержимого, пустотой, которую следует заполнить. Не совсем понятно, зачем здесь нагнетание саспенса и тревожная музыка, возникающая слишком уж искусственно. Да и струи дыма явно не настоящие, а результат цифровых манипуляций. Сопоставление вещественного и нематериального, статики и динамики кажется здесь чересчур нарочитым, а визуальность лишь усиливает иллюзорность: наложить можно что угодно опять же на все подряд. Онищенко, впрочем, предлагает внимательнее вглядеться в изначальную фактуру вещей, которые не теряются на фоне друг друга, но выявляют в себе противоположные качества. Полезный опыт: слои нашей повседневной реальности неплохо бы иногда вот так «задымлять».

Екатерина Лазарева. Крошечный подлинный кусок повседневной жизни говорит больше, чем живопись

Парк искусств «Музеон», 3–20 июля

Наверное, у каждого в сумке завалялась записная книжка или блокнот, полный всякой всячины: нужных контактов, графиков встреч, заметок, «напоминалок» или каракулей, которые чертишь на полях, чтобы скоротать время в очереди или транспорте. Весь этот «белый шум», однако, через пару недель становится невозможно дешифровать даже тому, кто его написал. Да и заглядывать в блокнот часто забываешь, полезные записи остаются без читателя. Художница Екатерина Лазарева не просто не выбросила свой интимный «Молескин», когда последняя страница оказалась исписанной, но и выставила его на всеобщее обозрение, сделав иногда нечитаемые каракули предметом возможных интерпретаций. В разговоре с автором статьи Лазарева отметила, что, перелистав записную книжку, увидела в ней идеальную метафору прекарного (англ. Precarious, не обеспеченный стабильным заработком) труда. Это отражение жизни «креативного» работника, что живет от дедлайна к дедлайну, перекусывает между лекцией американского искусствоведа Роберта Сторра и обсуждением учебного плана в школе Родченко, одновременно набрасывает список литературы к семинару или перечень коллег, которым нужно не забыть отправить приглашение на выставку. Подобным разбросом пестрели и недавно переведенные на русский дневники Сьюзен Зонтаг. Американская интеллектуалка, впрочем, скорее исследовала «обостренное самосознание», отовсюду впитывая сигналы окружающего мира и подчеркивая, что «у мысли нет естественных границ». Представив свою записную книжку в качестве инсталляции, Лазарева «законспектировала» персональную биографию через многочисленные «точки прицепа» к реальности (даты, номера, названия), описанные герметично, но, в общем, знакомые и понятные каждому. Есть на этих страницах записи собственных мыслей и идей, и они оказываются неотделимы от стремительного потока информации. А личная жизнь — от действующего порядка социальных отношений, свое место в котором, следуя заветам Вальтера Беньямина, всегда необходимо осознавать.

Москва. Барокко. 2014

Галерея «Триумф», 5–17 июля

Примечательно уже само пространство, где открылась эта групповая выставка, собранная художницей Антониной Баевер. Принадлежащий галерее «Триумф» особняк Бачуриной — Смирнова рубежа XIX–XX веков был известен в 1990-е как дом приемов «ЛогоВАЗа», основанного Березовским. Выставка на первый взгляд отсылает к эпохе «олигархизации» искусства и сращивания его с крупным капиталом. Contemporary art как атрибут «нового порядка», эпатажное украшение дорогих гостиных — об этом напоминают картины и скульптуры CrocodilePOWER: монстрообразные мутанты на фоне небоскребов и нефтяных вышек. Кошмар из прошлого, керамическими фигурами застывший в частично сохраненных и сегодня выглядящих весьма помпезно интерьерах. Из частных институций искусство сегодня мигрирует в обновляемые правительством парки, выставочные залы города или центр «Сколково». Частная активность уступает место инициативе государства. Надгробный камень «эйфории нулевых» представил Александр Образумов. По его замыслу на вернисаже гостям должны были наливать алкоголь в стаканчики, проткнутые булавкой. Но хозяева испугались за сохранность пола, и художник налил вино в чан, куда бросил деревянные доски, гниющие по мере скисания напитка. Многие вещи на выставке обыгрывают характерные признаки исторического барокко. Склонность к иллюзионизму (видеоинсталляция «Осадок» Насти Кузьминой), вычурность форм (инсталляция «Ордер» Ирины Кориной, обыгрывающая псевдорусский стиль в архитектуре) и стремление к роскоши (хромированный «бутылочный» барельеф «Recycle») для эпохи барокко почти тождественны самому искусству. Интересно вот что. «Большой стиль» XVI—XVII веков был не только консервативным воплощением «католического» вкуса (в противоположность реформистскому, протестантскому), но и зеркалом абсолютистского государства. Косвенно об этом напоминает группа «Art_Buzz» работой «Золотой запас» — кипой позолоченных «двуглавоорлиных» паспортов, сложенных, как слитки драгоценного металла. Рядом иронический текст о новой политической роли документа гражданина РФ.

Дух барокко становится фарсом, записанным эзоповым языком, религиозный консерватизм — рутинным крестным ходом на снимках Никиты Шохова. А термину «барокко» возвращается тот подзабытый смысл, когда его употребляли для обозначения безвкусной пародии на канон.

Антонина Баевер. Социализм во сне

Парк искусств «Музеон», 31 июля

В рамках выставки «Фантомная боль о прекрасной эпохе», которая состояла из архивных фотографий времен реализации плана советской монументальной пропаганды в довоенном СССР и носила скорее краеведческий характер, прошла презентация нового фильма Антонины Баевер «Социализм во сне». Художница в своей работе действительно пересказывала сны, представлявшие собой, как и следует из названия, небольшие социокритические повествования. Например, о том, как друзья из Российского социалистического движения (где в реальности состоят многие левые художники) уговаривают ее вступить в организацию. Ты ответственная, небезразличная, нам нужна солидарность, слышит автор, но в ответ ничего не говорит — и просыпается. Или сон о беседе с вахтершей после того, как днем (наяву) Баевер увидела в доме объявление, запрещающее пользоваться лифтом рабочим в спецодежде. Такой приказ показался ей унизительным, о чем она и сообщила женщине в своем сне, и та, заколебавшись, почти готова была уступить (на этом месте вновь неожиданное пробуждение). Или безрезультатный спор во сне с музейным чиновником о нелепости решения пускать в музей бесплатно держателей «золотых» банковских карт. По крайней мере в ситуации, когда многие, кто обеспечен не так хорошо, не всегда могут позволить себе билет и довольствуются редкими днями «свободного» посещения. Сны Баевер отсылают к снам Веры Павловны Розальской из романа «Что делать?», ночным философствованиям новоиспеченной émancipée. Только в отличие от героини Чернышевского Баевер не стремится собственной жизнью утвердить новые общественные отношения и тем не менее не может игнорировать тупики и противоречия системы, которые видит буквально на каждом шагу. Продолжая существовать среди микроинсультов социального порядка, для которых не знаешь лечения, но и не можешь их не осознавать, просыпаясь по утрам, слушая музыку и отправляясь на монтаж очередной выставки, посещение которой зачастую становится социально маркированной привилегией, а само ее пространство лишь оттеняет наличие «мертвых зон», куда попадают люди, не отвечающие требованиям системы (например, по материальному положению или выбранной профессии) и исключенные из нее. Теоретик Марина Гржинич описала этот порядок как «некрополитику».

1.0

Театр «Практика», 27 июня — 10 июля

По своему содержанию выставка с участием студентов Школы фотографии им. А. Родченко как никогда гармонирует с площадкой, на которой открылась — московским театром «Практика». Авторы совершают тонкие и остроумные интервенции в реальность, почти театрально «разыгрывая» и трансформируя выбранные ими фрагменты действительности. Работа Юлии Абзалтдиновой — Доска почета уже ставших известными выпускников школы (Дмитрий Венков, Даниил Зинченко, Александра Пирогова) — иронически обыгрывает представления о «сектантскости» школы, в чем ее часто упрекают. Видео Виктории Марченковой — инсценировка увиденного художницей инцидента в автобусе. Гламурного вида девушка разговаривает по телефону с подругой: «Просила-то всего сто тысяч, а он не дал. И зачем он мне тогда нужен?» («Московские ожидания»). Суть этой сцены отталкивает, но такие истории врезаются в память. Интересно, почему? Дмитрий Федоров примеряет на себя роль стриптизера в провинциальном клубе. Нелепый интерьер, комизм которого усиливает непонятно зачем стоящий в углу холодильник, художник превращает в декорации для собственного перевоплощения: из того самого холодильника он выпрыгивает в женской одежде прямо к танцевальному шесту. Виктор Лашенков выставил фотосерию, для которой снялся с бойфрендами девушек, среди которых были и его любовницы тоже. Самую «острую» работу показал Игорь Самолет. Проект «Дистанция» — стенд с найденными в Сети снимками чудовищных унижений, которым в армии подвергают новобранцев. Снимающий все это на мобильник перестает быть наблюдателем и становится соучастником, а роль его едва ли не страшнее, чем у остальных — делать жестокость видимой и представлять ее как удовольствие. Работа навевает ужас не только содержанием, но и фактом, что для кого-то подобные действия — просто игра.

Без названия... (местные из неотсюда)

Музей современного искусства «Гараж», 7 июля — 10 августа

Концепция выставки куратора Андрея Мизиано содержит в себе любопытное противоречие. Ее участники родились «на территории Кавказа» (слова куратора) — либо на севере региона, либо в странах Закавказья. Проект призван сопоставить опыт осмысления своей идентичности художниками, как кажется на первый взгляд, из разных стран и геополитических локаций. Примечательно, что авторы из Чечни и Дагестана (Аслан Гайсумов, Таус Махачева и Мусай Гайворонский) представляют не отдельную страну, а выступают как бы изолированно, унифицируясь в выставочном пространстве с другими участниками как представители условного «региона», в реальности занимаемого несколькими государствами, но обыденным «внеположенным» сознанием воспринимаемого как территория «Другого». Это кураторское противоречие, сознательное или нет, оттеняет всю многомерность отношений России с этим «Другим», то дружественных и братских, то обнаруживающих скрытые или явные конфликты. Но интереса к этим обстоятельствам, увы, участники не проявили (как, впрочем, и следам «советского» прошлого). Многие из них получили образование в Европе или в институциях, на нее ориентированных, сотрудничали с западными площадками и уверенно смотрят в этом направлении. Их взгляд и есть взгляд «Другого», объект которого отстраняется и экзотизируется сам, становясь репрезентацией странного и удивительного. Таус Махачева в своем перформансе ехала по Москве в костюме аварки. Мусай Гайворонский снимал уличную жизнь города Каспийска (Дагестан), полную малопонятных сцен. Азербайджанец Баби Бадалов скитался всю жизнь по миру и документировал свои странствия в серии визуально-поэтических коллажей. Нино Сехниашвили сделала шахматную доску из телячьей кожи и фигурами из хрящей — этакий галерейный шаманизм. К подобному полюсу, увы, тяготеет на выставке большинство работ. Художественная репрезентация инаковости, экзотизирующий взгляд (зачастую на самих себя) вместо критического препарирования действительности (которая, кажется, авторам не всегда близка). Впрочем, есть здесь и фильм Аслана Гайсумова: видеопортреты его бабушки, пережившей депортацию чеченцев в 1944-м и затем вернувшейся на родину. Напоминание о драматическом факте, глубоко отпечатавшемся в человеческой биографии, помнить и говорить о котором, безусловно, нужно. Но подменять вдумчивое обсуждение цифровым монументом — едва ли.

Modus operandi

ГЦСИ, 21–31 июля

Критика гендерных стереотипов и поиск собственной идентичности, на которые сделала упор куратор выставки Алия Бердигалиева, а также исключительно женский состав участников (все — выпускницы и студентки Школы фотографии им. А. Родченко) если и не делают проект феминистским, то настраивают на восприятие в сходной оптике. На открытии выставки искусствовед Виталий Пацюков процитировал фрагмент из статьи Вирджинии Вульф об освободительном творческом потенциале, который несет женское начало, обозначив тем самым довольно архаический подход к проблеме гендера и пониманию мужского и женского (текст 1940 года). Гендерное искусство, как известно, всегда специфично для конкретного времени и социума, и доступность теоретических работ тут не менее важна. Вирджинию Вульф недавно переиздало российское издательство «Ад Маргинем». А вот к работам современных теоретиков вроде Джудит Батлер или Андреа Дворкин, критиковавших особое понимание женского (как и любой якобы «естественной» идентичности) как еще один социальный конструкт, никто даже не подступался. Участницы «Modus operandi» к гендерному порядку хоть и настроены критично, но апеллируют к весьма привычным представлениям о «женском», фокусируясь больше на его социальной физиологии, нежели деконструкции. В фильме Ирины Циханской «Жизнестроительство» девушка месит ногами грязь, сыплет сверху муку и ступнями лепит из всей массы неаппетитное угощение. Критика представлений о «месте женщины» и естественной для нее «домашней» (а по сути, грязной) работы. В видео Ольги Шаповаловой «Паразиты» молодой человек делает зарядку и работает за компьютером, а девушка в буквальном смысле висит у него на шее. Татьяна Эфрусси сняла на камеру званый ужин с «типичными» разговорами замужних дам почтенного возраста. Остроумный перформанс показала Дина Буркот, выступившая в роли диджея и миксовавшая звуки обруча, который крутила, или легкие стоны, издаваемые в микрофон, в звучащую электронную композицию. Если большинство вещей на выставке и основаны на идеях изученных и понятных, то интересно поразмышлять, почему художницам, которые социальные клише ощущают на собственном опыте, до сих пор интересно с подобным материалом работать. Вопрос не только к авторам, но и к обществу, не способному изжить многие застарелые и нелепые предрассудки.

Полевые работы на ниве искусства

Парк искусства Музеон, 2 – 9 августа

Музеон – гремучая смесь, способная взорвать даже крепкое сознание. Работы Вучетича, Меркурова, Шадра и прочие руины советской монументальной утопии соседствуют здесь с дизайнерскими павильонами, где варят кофе и обмениваются книгами. Мини-ресторанчики и другие оплоты кулинарного мультикультурализма ютятся среди камней и раскопок, оставшихся после бесконечных ремонтных работ. Для художника такая среда – головная боль: обыграть ее решительно невозможно. Не говоря о том, чтобы работу просто заметили: почти все здесь мгновенно затеряется среди булыжников в руках пролетариев материального и нематериального труда. Авторы нынешнего совместного проекта студентов московского ИПСИ и лондонского колледжа Голдсмита (куратор Андрей Паршиков) и не стремятся окружающее пространство преодолеть. Их работы напоминают скорее партизанские вылазки, маскирующиеся под все слои палимпсеста и требующие вдумчивой и осмысленной ориентировки на местности. Шелби Сью покрасила кусты в красный и желтый. Если белая расцветка городской флоры нам привычна (краска защищает от солнечных ожогов), то яркие цвета в природе – часто знак опасности. Дарья Неретина украсила дерево оранжерейными цветами – повесила их на ветки в капсулах с водой. Елена Мартыненко на манер граффити нарисовала на асфальте квадрокоптер (беспилотник для слежки). Что символично, в эту же сторону «смотрит» памятник Петру с островка напротив. Екатерина Исаева напечатала на щитах фрагменты «Севастопольских рассказов» Толстого. Мнимая пропаганда чтения классики с поправкой на актуальные события приобретает двусмысленный оттенок, когда речь заходит о буднях, проходящих под звуки пуль, или о том, что «вопрос, не решенный дипломатами, еще меньше решается порохом и кровью». Музеон – место «официальное», опекаемое московскими властями, и оно едва ли благоволит критическому высказыванию. «Полевые работы» доказывают, что современное искусство на заповедной территории по-прежнему может существовать полуподпольно, неожиданно «выпрыгивая» на зрителя и напоминая, что «братский» глаз неустанно бдит, пока тот беспечно плещется в фонтане или доедает сэндвич.

ДИ №5/2014