×
В традициях реализма
Лия Адашевская

На вопросы ДИ отвечает художница Виктория Ломаско

ДИ. Ваш отец — художник, живописец, поэтому ваше будущее, очевидно, было предопределено?

Виктория Ломаско. Ребенка еще и в помине не было, а папа уже решил: — кто бы ни родился, станет художником. В детстве мне вместо игрушек покупали краски, карандаши, альбомы. Папа тут же подписывал на детских картинках даты и складывал в специальные папки. Он часто брал меня с собой на пленэр и даже порой позволял помазать кисточкой на своих картинах.

ДИ. Он вас учил в традициях реализма. Как с таким наследием происходило ваше вхождение в пространство современного искусства?

Виктория Ломаско. Очень тяжело. Когда стала взрослеть, поняла, что у меня тяга к графике, а не живописи. У нас дома были чемоданы с детскими книгами, иллюстрированными Пивоваровым, Кабаковым. И я мечтала когда-нибудь заниматься тем же, поэтому поступила в Полиграф (сейчас университет печати) на художественно-графический, книжной иллюстрации. На последних курсах преподаватели говорили студентам, что книжная графика в упадке и нам лучше переключиться на дизайн. Но я надеялась на чудо, и оно произошло — сразу после окончания института меня взяли иллюстратором в штат журнала «Эксперт». Там работали внештатными художниками Константин Батын-ков, Сергей Калинин, Игорь Меглицкий, было у кого поучиться. Когда меня взяли в штат, редакция оставалась советской закваски, но потом хозяин журнала захотел полностью обновить стиль издания. Новый арт-директор оказался большим ценителем западного стиля иллюстрации — компьютерная графика с использованием элементов фотоколлажа и декоративных элементов. А мне нравятся традиции реализма — единство пространства и времени, ясный, понятный сюжет. В общем, мы не сработались. Но я много сотрудничала и с другими изданиями: «Известия», «Большой город», «Крокодил», GQ, «Секрет фирмы» и т.д. Этот опыт для меня важен, поскольку иллюстратор часто должен за нескольких часов родить идею и сразу набело отрисовать. Иногда при иллюстрировании чужих текстов у меня возникала зависть к журналистам. Ведь они были очевидцами событий, а я работала с вторичным — с чужими текстами. Все время после окончания Полиграфа я продолжала делать натурные зарисовки и чувствовала себя ущербным художником, потому что это не встраивалось в современное искусство. Окончила школу Бакштейна. Но обучение там только усугубило чувство неудовлетворенности. Преподаватель Стас Шу-рипа говорил: «Сейчас художник работает с вторичной реальностью, надо рисовать по фотографии и видео, а ты пытаешься воскресить изжившие старые формы». Я попробовала делать интерактивную анимацию, дважды участвовала в фестивале цифрового искусства «Art Digital». Но это не мое. И в какой-то момент я сказала себе: «Да, я полный маргинал и не вписываюсь в современное искусство». Взяла альбом и пошла бродить по улицам, заходила во всевозможные заведения и рисовала целыми днями. Я чувствовала себя сумасшедшей: сижу на улице, подслушиваю и записываю чужие диалоги. Шел две тысячи седьмой год. Эти рисунки были показаны в галерее «Рефлекс» на «Арт-Стрелке». Там их увидел искусствовед Андрей Ерофеев, первый человек, который понял, что в этом что-то есть. С тех пор я его считаю своим куратором, мне нравится его подход к социальному и политического искусству, нравятся его кураторские проекты.

ДИ. Вы часто работаете в соавторстве. Причем в соавторы выбираете людей пишущих.

Виктория Ломаско. Я хотела делать не просто документальные рисунки, а цельные истории, репортажи. Но так как у меня не было журналистского опыта, пришлось искать хорошо пишущих людей. Сначала таким соавтором был Арсений Штейнер, потом несколько текстов написал Хаим Сокол. Затем познакомилась с Антоном Николаевым. Он окончил литературные курсы и несколько лет работал журналистом в хороших изданиях. Мне всегда нравились его документальные фильмы про провинцию. Я попросила взять меня в очередную поездку группы «Бомбилы» в глубинку. С поездки в город Ефремов началось наше сотрудничество. Антон тогда определил стратегию так: «Мы находимся не совсем в области современного искусства. Мы прикладники: я — профессиональный журналист, ты — профессиональный иллюстратор. Будем поднимать социальный репортаж на уровень искусства». К сожалению, через какое-то время его позиция сильно изменилась, в итоге мы расстались.

ДИ. И кто у вас теперь выступает в роли текстовика?

Виктория Ломаско. Теперь пишу сама. Еще начала совместный проект с социологом Александрам Бикбовым. С декабря рисую на митингах оппозиции, в рисунках много портретов рядовых участников протеста с включением их реплик. А Александр с декабря проводил независимый соцопрос протестующих. В результате мы придумали совмещать его интервью и мои рисунки. Но такое взаимодействие возможно не всегда. Например, я не могу представить журналиста, который бы постоянно ездил со мной в детские колонии. Это мой проект «Урок рисования».

ДИ. Почему колония?

Виктория Ломаско. Когда часто бываешь на судебных заседаниях, неизбежно возникают мысли о тюрьме. Если даже суд — это что-то неприятное, закрытое, страшное, то тюрьма тем более. Это тема скрытого. И мне стало интересно проникнуть туда. Как часто бывает, когда постоянно о чем-то думаешь, оно само приходит. Однажды мой бывший однокурсник по Полиграфу поехал снимать видео в детской колонии и взял меня с собой. Поездка проходила под патронажем организации «Центр содействия реформе уголовного правосудия», ее сотрудник Наталья Дзяд-ко предложила мне провести с воспитанниками урок рисования. После первого урока ребята спросили: «Когда вы приедете в следующий раз?» И я стала ездить. Обычно на уроках не больше десяти воспитанников, происходит постоянная ротация: кто-то в карцере, кто-то на свидании, кто-то уже освободился, кто-то отправлен во взрослую зону.

ДИ. А для чего это все? Вы полагаете, что благодаря урокам рисования кому-то из заключенных удастся измениться в лучшую сторону?

Виктория Ломаско. Искусство рисования заставляет рефлексировать. Я не думаю, что если они окажутся перед выбором, совершить очередное преступление или нет, посещение уроков рисования сыграет какую-то роль. Но тюремный режим и быт обустроены так, что они озлобляются еще больше. Можно стараться притормозить этот процесс, вызвать желание узнавать новое, научить использовать свою энергию в рисовании, а не в проявлении агрессии.

ДИ. О чем их рисунки?

Виктория Ломаско. В основном про свои преступления, хотя задания я предлагаю формальные. Например, нарисовать композицию с тремя планами, используя только черные пятна и штрихи, или повторить один и тот же сюжет в разных форматах. Сейчас к нам присоединились художники Алексей Иорш и Алексей Капыч. Алексей Капыч предложил выпускать с воспитанниками газету о жизни колонии.

Алексей Иорш начал учить ребят рисовать комиксы. В других странах многие художники работают как волонтеры-учителя с самыми разными социальными группами, в том числе и с заключенными. У нас поездок в тюрьму, пусть и детскую, пока побаиваются.

ДИ. А как в других странах обстоит дело с жанром рисованных документальных репортажей?

Виктория Ломаско. На Западе уже давно существует документальный комикс, наверное, самые известные вещи этого жанра — «Маус» Арта Шпигельмана, «Персеполис» Маржан Сатрапи и «Палестина» Джо Сакко. Сакко — профессиональный журналист, он проводит собственные расследования, он всегда очевидец событий, которые изображает. В Европе существуют издательства, выпускающие только документальные комиксы. При этом многие европейские художники работают с русскими темами. Выходят комиксы про Сталина, Ленина, Гагарина, Путина...

ДИ. А когда вы начинали этим заниматься, вы знали обо всех этих художниках?

Виктория Ломаско. Нет. У меня просто была внутренняя потребность. И потом, я считаю, что не вполне попадаю в жанр документального комикса. Я нахожусь в зазоре между современным искусством, комиксом и журналистикой. Меня очень интересует русский опыт репортажного рисования. Я пытаюсь собирать материалы по этой теме, пробую писать небольшие исследования сама, потому что, к сожалению, у нас пока нет искусствоведов, которые бы это анализировали. Есть большие различия между натурной штудией и жанром графического репортажа. Натурная штудия — это изучение натуры, а репортажное рисование — история, сообщение. Здесь можно вспомнить военные, партизанские, блокадные и концлагерные альбомы, опыт выездных бригад «Крокодила», производственные зарисовки.

ДИ. И все же есть художники, на которых вы ориентируетесь?

Виктория Ломаско. Я очень люблю Дейнеку и Петрова-Водкина. А еще незаслуженно забытого художника-корреспондента Ивана Владимирова. Он документировал в рисунках революции девятьсот пятого и семнадцатого годов. В семнадцатом году он записался в народную милицию, чтобы быть в эпицентре событий.

ДИ.А когда вы рисуете, включаетесь в события или смотрите на них отстраненно?

Виктория Ломаско. Я эмоционально включена, но стараюсь не быть на чьей-то стороне. Один и тот же персонаж может вызвать разные эмоции. Например, в «Запретном искусстве» много портретов Андрея Ерофеева. В одних ситуациях он изображен решительным героем, а в других — растерянным человеком. Православные активисты могут в одних ситуациях вызвать злость, а в других — сострадание. Я стараюсь быть объективной, не знаю, насколько это удается.

ДИ. Многие ваши рисунки весьма острые, вы затрагиваете в них не слишком «удобные» вещи. Часто возникают проблемы с публикацией?

Виктория Ломаско. С публикациями проблема. Но не только в плане цензуры. Например, мне было несколько предложений сотрудничества от западных издательств, но с обязательным условием — использованием комиксной сетки. Рисование по кадрам подразумевает фрагментирование, каждый отдельный кадр не является самостоятельной картинкой — надо смотреть разворотами. Мне кажется, многие художники моего поколения, не говоря о тех, кто старше, недолюбливают форму классического комикса, потому что интересней создавать авторскую графику, отдельные законченные листы. И художники не готовы разбивать свои сообщения на множество кадров. Даже если мы возьмем существовавшую в СССР «историю в картинках», то увидим, что и здесь почти нет фрагментирования, каждый из так называемых кадров — законченный рисунок с ясным сюжетом. Собственно, я делаю то же самое. Сейчас я начала сотрудничать как художник-корреспондент с газетой «Воля», это анархистский самиздат.

ДИ. А как вы видите свое развитие? Или вас устраивает такое путешествие по сюжетам? Я об эксперименте. Художники же любят экспериментировать с техниками и прочим.

Виктория Ломаско. Мне важно быть очевидцем любых исторических событий, как художник не могу это пропустить. Кроме того, мне интересно находить еще нераскрытые темы. При этом проект может быть сложным, разветвленным. Например, в «Уроке рисования» возникает синтез моей графики и работ воспитанников, также в проект включена документация процесса. Есть идея оформить собранный материал в виде книги. Мне интересно развивать сотрудничество с газетами, пробовать себя и в жанре плаката, который, как мне кажется, у нас сейчас недооценен.

ДИ. Ваш хлеб насущный? Рисунки покупают?

Виктория Ломаско. Были неоднократные предложения купить рисунки из «Запретного искусства» и оригиналы «Хроники сопротивления». Но я отказалась продавать, серии либо будут у меня, либо переданы в музей. Живу за счет случайных заработков — лекции, публикации в прессе.

ДИ. Вы не хотите расставаться с работами. А как вы видите их будущее? Масштабная выставка?

Виктория Ломаско. Хотелось бы показать оригиналы на выставке. Но галереи со мной не работают, а на выставках протестного искусства показывают только принты на скотче.

ДИ. Как, по-вашему, есть будущее у рисованного документального репортажа в России? У вас вроде уже появились последователи…

Виктория Ломаско. Если они и существуют, мне о них пока неизвестно. Появились люди, рисующие наброски на митингах. Скорей всего, пленэр на акциях оппозиции станет модной тенденцией. Интерес к реальности и к фигуративному рисованию будет расти, а документальное рисование развиваться. Что касается графических репортажей и документального комикса, я часто читаю лекции на эту тему и даю мастер-классы. Возможно, это заинтересует молодых комиксистов.

ДИ №4/2012

27 августа 2012
Поделиться: