120-летие Венецианской биеннале чуть-чуть не совпадает с юбилеем российского павильона на ней. Сто двадцать лет Венецианский форум современного искусства празднует в этом году. Российский павильон отмечал сто лет в предыдущем. И куратор основного проекта, Окуи Энвейзор, и куратор российского павильона, Маргарита Мастеркова-Тупицына, всяк по-своему, на юбилей отреагировали.

Окуи Энвейзор темой биеннале выбрал «Все будущие мира», которую допустимо интерпретировать как предъявление возможностей будущей жизни планеты, что отражена в опыте прожитых тысячелетий. Энвейзору нужно было увидеть в артефактах историю цивилизации (она и была темой всех 120 лет существования биеннале). Однако увидеть так, как если бы эта история стала симптомом, сигналом и предупреждением о возможности будущего. Энвейзору помог постоянно выручающих всех кураторов-интеллектуалов Вальтер Беньямин. У Беньямина существует гениальный образ Angelus Novus. Он вдохновлен акварелью Пауля Клее. «На ней изображен ангел, выглядящий так, словно он готовится расстаться с чем-то, на что пристально смотрит. Глаза его широко раскрыты, рот округлен, а крылья расправлены. Так должен выглядеть ангел истории. Его лик обращен к прошлому. Там, где для нас цепочка предстоящих событий, он видит сплошную катастрофу, непрестанно громоздящую руины над руинами и сваливающую все это к его ногам. Он бы и остался, чтобы поднять мертвых и слепить обломки. Но шквальный ветер, несущийся из рая, наполняет его крылья с такой силой, что он уже не может их сложить. Ветер неудержимо несет его в будущее, к которому он обращен спиной, в то время как гора обломков перед ним поднимается к небу. То, что мы называем прогрессом, и есть этот шквал» (цитата из тезисов Вальтера Беньямина 1940 года «О понятии истории»).

Текст Вальтера Беньямина по понятной логике стал эпиграфом биеннале. Для юбилейной парадигмы этот текст идеален. Его формулу некогда точно вывел философ культуры Александр Михайлов: «Будущее не становится реальным, пока не станет прошлым». Художника тоже можно уподобить пророку, обращенному в прошлое, ведь каждая создаваемая им вещь в акте своей сделанности становится историей. Как только шедевр закончен, он принадлежит прошлому, и его сила в предначертании будущего (конечно, в совокупности с той силой, что соединяет его тонкими токами с вневременной, вечной субстанцией трансцендентного). Для юбилейной биеннале Окуи Энвейзор выбрал «парламент форм». Это тысячи артефактов разных культур, цивилизаций, эпох. Они выглядят как руины человеческих катастроф, надежд и свершений нового и новейшего в основном времени. Пространство кураторских проектов в Арсенале и Джардини (центральный павильон) пропущено сквозь некий вербальный фильтр: словесные цепочки, рифмы, ритмы. Это часто фрагменты и реплики на тему «Капитала» Карла Маркса. В центре главного павильона биеннале в Джардини Энвейзор инсценировал АРЕНА: подобие амфитеатра, в котором на протяжении семи месяцев работы биеннале разыгрывается мистерия «Das Kapital Oratorio». Труд Маркса читают, обсуждают, делают материалами перформансов.

120-летие, возможно, обязало Энвейзора наладить коммуникацию с предшествующей методологией организации форумов искусства в Венеции. Собеседниками он выбрал два последних: куратора Биче Куригер с проектом «ILLUMINATIONS» и куратора Массимилиано Джиони, «Энциклопедический дворец». Выставка Куригер была посвящена отношениям художника и зрителя, свету творчества и его просветительской миссии. «Энциклопедический дворец» Джиони предполагал нахождение внутренних импульсов и побудительных мотивов к искусству у самых разных, часто далеких от него людей. Энвейзор перемонтировал принятые ранее кураторские позиции. Темы нахождения внутри (Джиони) и аналитическая дистанция (Куригер) он видит сквозь магический кристалл, в котором разные грани волшебно преломляют обыденные пространство и время. Отдаленная точка зрения может быстро меняться на взгляд сквозь увеличительное стекло.

Схожий диалог с историей выставок, инкорпорированных в новый проект, определяет образ нынешнего российского павильона первого постюбилейного года. Художница Ирина Нахова и куратор Маргарита Мастеркова-Тупицына, заручившись поддержкой комиссара павильона Стеллы Кесаевой и Stella Art Foundation, назвали павильон «Зеленый». Вводится тема «Память места». Героем выбран именно павильон. Этот похожий и на Казанский вокзал, и на теремок, и на секретерчик эпохи Александра III (с выдвижными ящичками) юбиляр творения академика А.В. Щусева много нервов помотал всем инсталлировавшимся в нем художникам, был головной болью кураторов. Ведь пространство его ну совсем не соотносится с форматом выставок contemporary art. Не податливый к трансформациям «белый куб», а такой номенклатурный двухэтажный киоск. На первом склад, на втором парадная анфилада, словно путь в ожидании высочайшего приема высокими государственными лицами. Эти бюрократические неорусские семантические путы удалось сбросить только тем, кто изначально работает с темой профанации языковых догм, клише, искореняет канцелярский новояз его же собственными методами (имею в виду московских концептуалистов).

Двадцать три года назад Илья Кабаков представил на Венецианской биеннале «Красный павильон». Отдельный маленький «Красный павильон» на 45-й биеннале был вынесен в окружающий творение Щусева сад, и там стал подобен скромному киоску с нескромным декором кремлевской башни. Щусевский павильон тогда был в строительных лесах. Кабаков прямолинейно, но точно визуализировал метафору перестройки, спасения от удушья номенклатурного прошлого, одновременно превращение этого прошлого в игрушечный фарс. Сегодня для Ирины Наховой важен диалог с Кабаковым в аспекте семантики пространства и цвета. Красный – цвет агрессии, крови, страсти, любви, революции. Зеленый – цвет бюрократии, коммунальной жизни, одновременно весны, пробуждения, природы, юности. Благодаря архивным изысканиям, удалось установить, что этот же зеленый был изначально задуман Щусевым как цвет российского павильона. Его сменил затем мутный розово-желтый, цвет советской канцелярии, особенно брежневского «застоя». Ирина Нахова решилась перекрасить павильон в темно-зеленый. Это уже новое измерение семантики палитры. Это цвет письменных столов, благородных кабинетов, бильярдных столов, цвет респектабельной жизни в респектабельном архиве. Он вводит ценностный аспект мемориальных, памятных сюжетов, коим посвящены залы павильона.

Движение лучше начать со второго этажа. В первой комнате, антишамбре, посетителя встречает какой-то очень банальный (в традиции концептуального разоблачения трюизмов на их же собственном поле), одновременно аттрактивный образ. Шлем летчика-истребителя, основой кислородной маски которого стал ватник. Внутри шлема, если подойти к нему ближе, проявляется голова с печально смотрящими вокруг глазами. Коннотации здесь столь же бесчисленны, сколь и предсказуемы. Можно уточнить, что это собирательный образ навигатора в небе мирового авангарда, модернизма (от Алексея Каменского, Хлебникова, Бойса, Джойса и т.д.). Можно же подумать, что образ во многом иронический и вписывается в стратегию концептуальной деконструкции клише и штампов. Эта амбивалентность восприятия, как ни странно, обеспечивает кредит доверия и сочувствия представленной пластической увертюре.

Второй, парадный зал второго этажа сначала втягивает тебя в сплошную тьму. Куратор предлагает сюжет путешествия в чрево «Черного квадрата», ведь опус Малевича гипнотизирует не одно поколение концептуалистов. Действительно, с Малевичем или без начинается странствие. И странствие начинается с провала в черную бездну сна. Неожиданно крыша вверху, как в обсерватории, раздвигается, и на стенах начинают танцевать светлые блики. Проявляется квадрат под ногами в центре зала. Через прозрачное стекло мы видим насквозь пространство первого (цокольного) этажа. Видеопроекция на полу первого этажа павильона показывает нам первичную жизнь природы: земляных червей, волны водоема, колыхание листвы. Сразу погружаешься в иные культурные референции. Вспоминаешь об обряде инициации, алхимии, древе жизни и путешествии сквозь некоторые ценностные слои познания мира. Все эти смыслы оказываются, к чести Наховой, не очень навязчивыми, однако ободряют идти дальше.

В третьей комнате второго этажа царство визуальной психоделики, как если бы мы после яркого слепящего света закрыли глаза: зрительным припоминанием остались бы интенсивно зеленые и красные блики. Ядовитые зеленые и красные всполохи, как в анаморфозе, кружатся по залу. Раненое зрение – еще один символ памяти культуры и памяти личной судьбы. Вспоминаешь, что Ирина Нахова, по словам Маргариты Мастерковой-Тупицыной, «в 1978 году произвела фурор среди ветеранов московского нонконформизма, создав серию инвайронментов под названием “Комнаты” в студийной части своей квартиры». Пространственные переживания границ, свободы, психологической функции цвета и света для концептуалистов были важны и в качестве обозначения своей критической позиции в отношении к тотальной несвободе, затхлости советского мира. Именно в этой психоделической комнате устроили свой деликатный перформанс протестные активисты. Одетые в похожие на рисунок стен комнаты камуфляжные плащи они общались с посетителями биеннале на тему сложных геополитических вопросов.

Нижний этаж инсталлирован как пространство личной памяти художницы. В центральном зале на полу демонстрируется упомянутый видеоцикл жизнедеятельности природы. На стенах, в арочных проемах-экранах, рисунок которых напоминают реликварий или капеллу, кружатся архивные документы. Это фотографии жизни в советской стране, в том числе портреты фронтовиков Великой Отечественной. Некоторые лица на фотографиях зачеркнуты. Ирина Нахова вспоминает, что зачеркивание лиц на фото было в практике советской жизни. Так в страшные 1930–1950-е в семьях избавлялись от связей с теми, кто был объявлен врагом народа. Личное измерение истории позволяет пережить странствие с Наховой искренне и интенсивно.

Эпиграфом к «Зеленому павильону» может служить выставленная в прихожей первого этажа фотография. Она датируется 17 марта 1985 года. Ее автор Игорь Макаревич. На ней запечатлен групповой портрет участников акции «Русский мир» группы «Коллективные действия». Все классики московского концептуализма, удостоившиеся персональных выставок в российском павильоне Венецианской биеннале, собраны вместе: Вадим Захаров, Ирина Нахова, Илья Кабаков, Андрей Монастырский. Для Секретера Истории это очень ценный экспонат.