А.Р. Вы окончили ВГИ К, продюсерский факультет…

С.Т. Тогда он назывался экономическим.

 

А.Р. Вас учили организовывать процесс создания фильма. Если сравнивать работу директора картины и директора «Винзавода», много пересечений?

С.Т. Исключительно кино я не занималась, скорее интересовалась телевидением. Теоретический опыт и среда, в которой я находилась и с которой научилась взаимодействовать, помогли мне в дальнейшем с «Винзаводом». Несмотря на то что между ВГИ Ком и «Винзаводом» произошел ощутимый временной разрыв, я была готова к работе с творческими людьми и знала, как организовать процесс из хаоса.

 

А.Р. Такой антикризисный менеджмент.

С.Т. Именно. Каждую секунду аврал, кто-то не готов, сроки сдвигаются, срываются, но даты объявлены, пресс-релизы разосланы. Кинопроизводство – единственная сфера, где учили работать в таких условиях. Нам объясняли способы решения проблем на теоретическом и практическом уровнях. Так что спасибо ВГИ Ку. Хотя, я думаю, для работы в творческой среде, кроме образования и любви к искусству, необходимо обладать определенным характером.

 

А.Р. Ваш подходит? Такая работа раздражает или повышает уровень адреналина в крови?

С.Т. Все вместе. С одной стороны, я уже не представляю себя вне этой работы, постоянно анализирую возможности разных проектов и результаты. Но с другой, эти ситуации сформировали мой стиль руководства. Иногда жесткий.

 

А.Р. Итак, любовь к современному искусству и способность руководить творческими людьми слились в 2007 году в форме «Винзавода».

С.Т. До того как появился «Винзавод», я занималась недвижимостью и параллельно открыла одну из первых фотостудий в Москве – Studio Eleven, там снимался московский «глянец» – реклама, мода, все. У нас снимал Терри Ричардсон (провокационный американский фешн-фотограф и клипмейкер. – Ред.). Люди и творческие процессы были частью моей работы, меня к ним тянуло, но сказать, что я мечтала управлять творческими людьми, было бы некорректно. Управлять ими невозможно, да и не нужно. Скорее меня увлекает реализация нестандартных задач.

 

А.Р. У «Винзавода» не было русских аналогов и накатанной схемы. Это с одной стороны. С другой, территорией за Курским вокзалом владеет компания Романа Троценко. Это одна станция от Кремля. Потенциально ценный коммерческий объект, доходное место. Можно было офисы понаделать, а вы кластер решили организовать. Почему?

С.Т. Он как раз не очень ценный. Не был таковым, особенно в 2006 году. Последовательность была обратной: я искала пространство под идею проекта. Такое, чтобы завтра не нужно было все сносить и переделывать под современный девелопмент.

Мы проанализировали общие принципы создания творческих кластеров за рубежом и представляли себе риски и опасности, которые несет с собой процесс джентрификации. Конечно, заречься, что «Винзавод» простоит на этом месте еще сто лет, я не могу. Но никто не может гарантировать, что Пушкинский музей останется на том же месте на такой же срок (тьфу-тьфу, пусть стоит). Чистой модели «Винзавода», институции и площадки-кластера в одном нет. Есть, например, Cable Factory, бывший кабельный завод Nokia в Финляндии, Электростанция в Базеле. Есть «798 Art Zone» в Китае, он одновременно с нами открылся или даже на год позже, Тейт Модерн – перестроенная станция, но это музей, мы же никогда не хотели работать по музейной модели.

В Лондоне был еще один проект студии-сквота с кафе, лекциями, дискуссиями и выставками. Раз в пять лет он менял площадку в зависимости от территории, которую правительство планировало развивать. Но в чистом виде такой конструкции, как «Винзавод», я не встречала. Мы сложили собственный пазл из разных опытов.

 

А.Р. Каким в идеале «Винзавод» должен был быть?

С.Т. Открытым для всех. Мы хотели заниматься популяризацией российского искусства. В проекте-концепции принимали участие Роман (Роман Троценко. – Ред.), Коля Палажченко, Саша Бродский. Это результат работы команды единомышленников. Мы сошлись на том, что отечественное современное искусство крутое, но никто до конца не понимает, что оно собой представляет. Захотелось придумать проект, который поможет ему двигаться вперед. Сидя по углам в полуподвалах, развиться больше, чем на тот момент получилось, было сложно. «Винзавод» делался как место с синергетическим эффектом, объединившее все самое актуальное. При этом десять лет назад никому из нас не было до конца понятно, что такое это «все».

 

А.Р. А фестиваль граффити, с которого началась история «Винзавода», был частью этого «всего актуального»?

С.Т. Коля Палажченко – автор и интеллектуальный центр этого события. Фестиваль проведен до реконструкции в 2006 году. Отсчет мы вели не с него, а с выставки «Верю» в 2007-м. Вся территория, у которой местами не было даже крыш и окон, была покрыта граффити (кроме стен-памятников разумеется, там установили фальш-панели). Фестиваль вырос из желания попробовать возможности площадки, а также заявить, что «Винзавод» – территория искусства.

 

А.Р. Упомянутый вами проект «Верю» был самым мощным высказыванием, которое сделал «Винзавод» за все десять лет. Почему вы остановились и не придумываете больше таких масштабных выставок?

С.Т. «Верю» мы сделали с Олегом Куликом и Московским музеем современного искусства, это была не только первая выставка «Винзавода», но и первый проект такого плана в Москве, объединивший арт-сообщество на территории, основная задача которой – познакомить это сообщество с аудиторией. Сейчас подобные выставки не редкость, но ни одна из них не получает такого резонанса. «Верю» сломал закрытость мира современного искусства и начал его новый этап. Любой проект хорош для своего времени.

 

А.Р. Не обязательно буквально подобное, я скорее о масштабе, идее, выразительности. В вашем юбилейном цикле «Прощание с вечной молодостью», по-моему, не хватает высказывания. Соло-проекты художников, конечно, хороши, но хочется заявлений, исследований, выводов.

С.Т. А что значит заявление сегодня? Когда мы запланировали свой цикл, пытались понять, что самое актуальное в современном искусстве. Больше полугода шла работа над темой. Выставки цикла – не просто набор соло-проектов, а как раз размышление на эту тему художниками десятилетия. Наше высказывание длится почти год, и оно скорее про будущее, нежели подводящее итог.

 

А.Р. И что же?

С.Т. То, что вы видите. На мой взгляд, сегодня никто не способен сформулировать острый уникальный дискурс, который был бы актуален и всем интересен. Каждый погружен в свой внутренний мир, рефлексию относительно себя и быстро меняющегося окружающего мира. Возможно, это и есть сейчас самое важное в искусстве – попытка уйти от глобализации и вернуться к индивидуальности.

 

А.Р. За последние десять лет «Винзавод» множество раз хоронили. «Галереи закрываются, нас всех тошнит. Галереи меняют формат. Соня Троценко уходит с поста директора. Соня Троценко возвращается». Как вы решились назвать юбилейный цикл «Прощание с вечной молодостью»? Звучит как приговор.

С.Т. В книге, которую мы сделали к юбилейному году, Коля Палажченко сформулировал отличный тезис о том, что «Винзаводом» все всегда недовольны, и это признак его здоровья. Не обсуждают то, из-за чего не переживают. Мы прощаемся с молодым искусством, а не с молодостью «Винзавода». Современному русскому искусству, давно выросшему из коротких штанишек, пора перестать себя стесняться. На протяжении десяти лет существования центра все говорят, что русское искусство вечно молодое. Художника, который восемь-десять лет назад уже получил Инновацию или премию Кандинского, участвовал в Московской биеннале, в больших международных проектах, по-прежнему прилично считать молодым. Ему в этом состоянии комфортно, потому что никто не уверен, можно ли современное российское искусство рассматривать в мировом контексте. Быть молодым художником менее ответственно и гораздо безопаснее: меньше вопросов, меньше претензий. А мы хотим сказать, что у нас есть художники, которые состоялись.

 

А.Р. Понимаю. Увы, «лебединые песни» не оплачиваются, художникам «за 35» не дают грантов. Но что вы подразумеваете под молодым художником? Возраст?

С.Т. Нет. Состоятельность в искусстве. Когда автор сделал нечто такое, что может перейти в статус зрелого, его необходимо прекратить считать молодым, даже если ему еще нет тридцати пяти. Это то, чего часто не хватает нашему искусству, – уверенность в себе.

 

А.Р. Как вы выбирали художников?

С.Т. С помощью экспертного совета и критиков. Были лонг-лист, шорт-лист из поколения миллениалов. Это не художники «Винзавода». Только Миша Мост и Егор Кошелев связаны с «Винзаводом». Остальные нет. Не было задачи проиллюстрировать, как подросли художники «Винзавода», мы хотим показать, как изменился контекст в современном искусстве за десять лет.

 

А.Р. Что будет с «Винзаводом» дальше?

С.Т. Будет жить и работать.

 

А.Р. С той же концепцией? И с теми же форматами?

С.Т. Хотим остаться в той же нише, на которую мало кто претендует – первичный поиск и эксперимент. Мы хотим его и дальше поддерживать. «Best of Russia» в следующем году десять лет, пока не знаем, будет ли продолжение, но десятилетие отметим. Площадку «Старт» точно будем развивать, Философский клуб тоже. Мы планируем больше работать с темой образования, нащупать новые границы. Совсем скоро, к окончанию юбилейного года, мы объявим о новых планах и задачах.

ДИ № 4-2017